Книга: «Сказки Редьярд Киплинг» Редьярд Киплинг

Рикки-Тикки-Тави
В далёкой Индии, в посёлке Сигаули жил-был мангуст по име-
ни Рикки-Тикки-Тави. У него была семья — отец, мать и много других родственников. Все они обитали в придорожной канаве в глубокой подземной норе. Родители очень любили Рикки. Тело у него было гибкое, как у белки, шёрстка мягкая, как у котёнка, глазки розовые, носик тоже розовый, а сам он походил на ласочку: такая же, как у неё, головка и повадки такие же. Своими короткими лапками он мог почесать себя в любом месте: и спереди, и сзади, и носик почесать, и ушки. А свой длинный хвост мангуст умел так распушить, что тот становился похожим на круглый ёршик. Ещё Рикки был хорошим охотником. Его многие боялись, но больше всех его боялись змеи. Он юрко шнырял в высоких травах, подстерегая добычу, и всем был знаком его боевой клич «рикк-тикк-тикки-тикки-ртчк!».
Хорошо жилось зверьку. Но вот однажды случилась беда. Прошли тропические ливни, и жильё, в котором обитали мангусты, затопило водой. Быстрым потоком Рикки вымыло из норы и понесло вниз по придорожной канаве. Он дрыгал лапками, барахтался, но его несло всё дальше и дальше. Рикки наглотался воды и обессилел. К счастью, его вынесло к плывущему островку. Он вцепился лапками в пучок травы, торчащий из него, и плыл до тех пор, пока островок не прибило к берегу. С трудом он выполз на сушу и там сразу же лишился чувств.
Очнувшись, Рикки услышал голоса.
— Ой, мангуст! И какой грязный! Бедный, ему здесь, наверное, жарко! — Мальчик наклонился над зверьком. — Да он же мёртвый! Его надо похоронить.
— Нет, Тедди, — сказала мальчику мама. — Мы его возьмём домой, пусть он у нас обсохнет, может быть, он ещё живой. — И она взяла мангуста на руки.
Мама с Тедди свернули с садовой дорожки и подошли к бунгало. Им навстречу вышел папа. Он взял зверька за шкирку большим и указательным пальцем, и мангуст издал какой-то звук.
— И вовсе он не мёртвый! Он просто захлебнулся в воде, — сказал папа.
Мангуста завернули в шерстяной платок и положили на стол. Вскоре он обсох, открыл глаза и чихнул.
— Сидите тихонько, — сказал папа, — посмотрим, что он будет делать. Не пугайте его.
Но испугать мангуста невозможно. Это очень любопытный зверёк, и любопытство у него сидит в каждой клеточке — от носа до кончика хвоста. Его девиз — «Я должен это знать!» Рикки был настоящим представителем своего рода. Поэтому он вскоре выбрался из платка, понюхал его, понял, что тот несъедобен, пробежался по всему столу, затем сел, почесался, отряхнулся и, убедившись, что его шубка в полном порядке, запрыгнул мальчику на плечо. Уже через секунду мангуст деловито обнюхивал его.
— Щекотно! — воскликнул Тедди, пытаясь увернуться от вытянутой мордочки мангуста.
— Не бойся, — сказал папа, — это он так знакомится с тобой. Рикки тут же заглянул Тедди за воротник, понюхал ухо и спрыгнул на пол — знакомство состоялось.
— И это дикий зверёк?! — воскликнула мама, наблюдавшая за шустрым мангустом.
— Все мангусты такие, — объяснил папа. — Если Тедди не будет таскать его за хвост или пытаться посадить в клетку, он быстро освоится в доме.
— Давайте дадим ему чего-нибудь поесть, — предложила мама.
И они положили в миску маленький кусочек сырого мяса.
Рикки очень понравилась еда. Закончив свой завтрак, он побежал на веранду, присел на солнышке и распушил шёрстку, чтобы та просохла до самых корней. Он даже поспал немножко.
Проснувшись, Рикки почувствовал себя совсем бодрым. «Что-то я засиделся на месте, — подумал он. — Пора идти на разведку». И он отправился рыскать по дому.
«Надо же! Такое большое бунгало! Побуду я здесь, пока всё не обследую», — решил зверёк.
В течение всего дня Рикки совал нос во все закоулки жилища. Он прогрыз мешки с какой-то крупой, подрал обивку на диване, чуть не утонул в ванне. Затем он запрыгнул на письменный стол, за которым, склонившись над бумагами, сидел папа мальчика. Рикки опустился ему на колени и тронул носом конец горящей сигары. Взвизгнув от боли, он отпрянул от неё, затем спрыгнул на пол и побежал на веранду. Там мангуст потрогал лапками свой нос и, убедившись, что тот на месте, облизал его кончиком языка. Вдруг он почувствовал, что проголодался, и тут же с радостью обнаружил мисочку, полную еды, из которой ел утром мясо.
Рикки поел и задремал.
Поздним вечером он спустился в сад посмотреть, как зажигают керосиновые фонари, расположенные вдоль садовых дорожек, а когда Тедди поднимался к себе в спальню, побежал за ним. С наступлением ночи мальчик улёгся в постель, и мангуст устроился возле него. Но он был очень беспокойный сосед -при малейшем шорохе в доме вздрагивал, вставал на задние лапы и, вытянув туловище, прислушивался, что происходит в комнатах.
Перед тем как ложиться спать, отец с матерью зашли в спальню сына, как делали это всегда.
Рикки не спал. Он сидел у изголовья мальчика и, настороженно вслушиваясь в тишину дома, казалось, охранял его сон.
— Мне это не нравится, — сказала мама. — Мангуст может укусить ребёнка.
— Он никогда не сделает этого, — успокоил её папа, — скорее защитит. Если, например, вползёт змея…
— Что ты такое говоришь?! — вскрикнула мама. — Откуда в доме взяться змее? — Но всё же мангуста не стали прогонять, разрешив ему сторожить мальчика.
Семья обычно завтракала на веранде.
— Надо пойти разбудить малыша. Наверное, мангуст ему не дал выспаться.
— Вот они уже спускаются, — сказал папа.
Рикки въехал к утреннему завтраку на плече у Тедди. Ему дали варёное яйцо и банан. В благодарность за это Рикки побывал у всех на коленях — он знал, что все хорошо воспитанные мангусты мечтают о том, чтобы стать мангустами домашними, жить вместе с людьми в бунгало, бегать из комнаты в комнату, греться на веранде на солнышке, а самое главное — гулять в саду. После завтрака Рикки решил осмотреть сад. Он оказался очень большим, но только наполовину расчищенным. В нём росли апельсиновые и лимонные деревья, а также огромные кусты роз с благоуханными цветками. Бамбуковые рощи, расположенные островками, утопали в высоких травах.
«Вот где приволье!» — подумал Рикки и от удовольствия облизнулся, а вслух сказал:
— Превосходное место для охоты!
И только он это сказал, как каждая шерстинка на его длинном хвосте поднялась торчком. От нахлынувшей на него радости зверёк стал бегать взад-вперёд, взад-вперёд. Потом остановился, нюхнул там, нюхнул здесь… Неизвестно, как долго бегал бы мангуст, если бы не услышал чьих-то печальных голосов, доносившихся из терновника.
Рикки юркнул в густые заросли. Там жил Дарзи со своей женой. У них было красивое гнездо, которое птица-портной Дарзи сшил для своей семьи из двух больших листьев. Он проткнул острым клювом по их краям отверстия, продел сквозь дырочки длинные волокнистые травинки, наносил в получившийся домик хлопка из сухих хлопковых коробочек, выстелил его пухом — и получилось отличное жилище. Гнездо качалось взад-вперёд, а на его краю сидели две маленькие птички и горько плакали.
— Что случилось? — спросил Рикки.
— У нас такое горе! — сказал Дарзи.
— Вчера один из наших птенчиков выпал из гнезда и Наг проглотил его, — вытирая лапкой слёзы, добавила его жена.
— Гм-м-м, — в раздумье протянул Рикки-Тикки. — А кто такой этот Наг?
— Ты не знаешь, кто такой Наг?! — удивился Дарзи.
— Дело в том, что я нездешний.
Вместо того чтобы объяснить, кто такой Наг, Дарзи юркнул в гнездо, а за ним скрылась и его жена. Не успел Рикки удивиться такому странному поведению птичек, как услыхал негромкое шипение. Оно доносилось из зарослей и становилось всё громче и громче. Из густой травы показалась голова кобры, что заставило мангуста резко отпрянуть в сторону, затем стало видно всё её чёрное тело в пять футов длиной. Сантиметр за сантиметром она выползала на камни. Когда треть туловища поднялась над землёй, кобра остановилась, раздув свой капюшон и раскачиваясь из стороны в сторону, словно одуванчик на ветру.
— Кто здесь не знает Нага?
Рикки увидел на спине кобры два светлых очка, похожих на две стальные петли.
— Это я, страшный, ужасный Наг! — И Наг раздул свой пёстрый капюшон пуще прежнего — он делал так всегда, когда был очень рассержен.
Рикки-Тикки стало страшно. Но страх владел им только одну минуту, поскольку дольше одной минуты мангусты никого не боятся. И хотя живой кобры раньше он никогда не видел, ему всё же
было хорошо известно, что мангусты для того и существуют, чтобы сражаться со змеями и побеждать их. Наг знал это, и на дне его холодного сердца всегда жил страх.
— Ну и что? — сказал Рикки, и шерстинки у него на хвосте стали подниматься вверх, а хвост превращаться в ёршик. — Всё равно тебе никто не давал права глотать выпавших из гнезда несчастных птенцов.
Но Наг, казалось, не слушал его. Подняв высоко голову, он зорко всматривался в траву, желая узнать, нет ли за спиной этого своенравного зверька других мангустов, ведь мангусты в саду -это смерть и ему, и его роду. И Наг, опустив голову и немного склонив её набок, миролюбиво, чтобы усыпить бдительность врага, произнёс:
— Давай поговорим.
— О чём мне с тобой говорить?
— Ну, о том, например, что вы едите птичьи яйца. Почему тогда нам нельзя есть птенцов?
— Сзади! За тобой! Оглянись! — пропела чета Дарзи.
Но Рикки не оглянулся — он знал, что промедление смерти подобно. Он подпрыгнул как можно выше и в ту же секунду увидел под собой шипящую голову ещё одной кобры. Это была Нагайна, злая жена Нага. Она подобралась к нему сзади в то время, когда он говорил с Нагом, и хотела прикончить его, а шипела теперь потому, что сделать ей этого не удалось. Рикки после своего прыжка очутился прямо на спине у Нагайны и, будь он опытным охотником, тут же прокусил бы ей спину — достаточно было бы одного укуса. Но ему не хватило сноровки, к тому же на него наводил ужас хвост кобры, удар которого был бы смертельным. Мангуст, конечно, не удержался и куснул Нагайну, но укус его был лёгкий, он только слегка ранил змею. Зверёк тут же отскочил, увернувшись от хлёсткого удара извивающегося хвоста, и удар пришёлся по острому камню, а кобра, шипя от злости и боли, уползла в заросли кустарника.
Наг вытянул голову, пытаясь достать до гнезда Дарзи. Но Дарзи построил его на недосягаемой для кобр высоте, и оно спокой-
но покачивалось на ветке. Нагу ничего не оставалось, как только пригрозить птице:
— Я с тобой ещё поквитаюсь!
Он зашуршал своим длинным телом по земле и вскоре скрылся в норе. За ним уползла и Нагайна.
Рикки чувствовал, что глаза у него горят и становятся красными, а это означало одно: он очень, очень, очень сердит. Зверёк сел на хвост и задние лапы, совсем как маленький кенгурёнок, осмотрелся и разразился длинным боевым кличем: «Рикк-тикк-тикки-тикки-ртчк! Ри кк-ти кк-ти кки -ти кки- ртч к!»
Но ни Наг, ни его жена Нагайна не услышали грозного клича Рикки, и воевать ему было не с кем. Поэтому он проворно выбрался из зарослей и рысцой направился к дому. Добежав до усыпанной гравием дорожки, мангуст снова сел и задумался. Ему было приятно осознавать, что он избежал нападения кобры сзади. Поэтому, когда по садовой дорожке к нему подбежал Тедди, он позволил мальчику погладить себя.
Вдруг Рикки заметил, как что-то шевельнулось в пыли.
— Берегитесь! Я — ваша смерть! — тут же послышался тоненький голосок.
Это была Карайт, серо-коричневая змейка. Она такая маленькая, что никто её не замечает в пыли, но укус её столь же опасен, как и укус кобры.
Глаза Рикки опять стали красные, и он той особенной походкой, которую унаследовал от родителей, — враскачку, приплясывая, — направился к змее Карайт. Это выглядело довольно смешно, но такая походка даёт мангусту возможность сделать прыжок в сторону под любым углом, что в сражении ядовитыми змеями спасает ему жизнь.
Рикки не знал, что поединок с Карайт для него ещё опаснее, чем война с Нагом и Нагайной. Если он не успеет укусить её сзади, поближе к голове, то она вопьётся своим жалом ему в глаз или в губу.
Глаза мангуста пылали, и он раскачивался взад-вперёд, быстро соображая, куда ему лучше вонзить зубы. Тем временем Карайт налетела на него. Рикки увильнул от жала, отскочив в сторону, и сам попытался её укусить, но злая маленькая пыльно-серая го-
ловка очутилась у его плеча, и он должен был перекувыркнуться, чтобы сбросить змейку со своей спины.
Повернувшись лицом к дому, Тедди крикнул:
— Папа, мама, быстрей идите сюда! Наш мангуст сражается с ядовитой змеёй!
Рикки услышал, как вскрикнула мама мальчика, и увидел его папу, выбежавшего с палкой. Как раз в это время Карайт сделала неудачный рывок, и мангуст успел прижать её лапой и вонзить в неё зубы чуть пониже головы. Он сильно стиснул челюсти, а потом, отпустив, откатился от неподвижного тела Карайт. Рикки потянул было мордочку к хвосту, собираясь съесть добычу, как это делали все его родственники после выигранного сражения, но вовремя опомнился — сытный обед делает мангуста неповоротливым, а ему надо сохранять свою ловкость и силу.
Он отошёл подальше от мёртвой змейки и стал валяться в пыли под кустом орешника, наблюдая за отцом мальчика, набросившимся с палкой на мёртвую Карайт.
«Зачем он это делает? — думал Рикки. -Ведь я уже сам справился с ней».
И тогда мама мальчика взяла мангуста на руки, отряхнула его от пыли и начала гладить, приговаривая:
— Хороший умненький зверёк, ты спас моего сына от смерти.
Услышав эти слова, Тедди испугался и в глазах его задрожали слёзы, а мама ласково прижала мангуста к груди.
«Какие смешные, — подумал Рикки, — почему все так суетятся?»
В тот вечер, за ужином, гуляя по столу среди стаканов и рюмок, Рикки мог бы трижды набить себе брюхо самой вкусной едой, но он помнил, что ему, возможно, предстоит сражение с Нагом и Нагайной.
И хотя ему было приятно, что мама Тедди то и дело поглаживает его, а Тедди
берёт на руки либо сажает на плечо, глаза у него время от времени краснели, хвост становился похожим на ёршик и он издавал свой воинственный клич «рикк-тикк-тикки-тикки-ртчк!».
Тедди взял мангуста к себе в постель и устроил его у себя на груди, прямо под подбородком. Рикки был слишком хорошо воспитан, чтобы укусить или поцарапать его, но, как только Тедди уснул, он отправился на свою ночную прогулку по дому. В потёмках он наткнулся на мускусную крысу Чучундру, крадущуюся вдоль стены. Это очень пугливый зверёк. Чучундра старается превозмочь свой страх и выбежать на середину комнаты, но ей это никогда не удаётся.
— О Рикки-Тикки, не убивай меня! — воскликнула Чучундра, чуть не плача.
— Больно ты мне нужна! — ответил ей Рикки. — Зачем возиться с мускусной крысой тому, кто может убить змею?
— Тот, кто убивает змей, сам может от них погибнуть, — всхлипнув, сказала Чучундра. — И я не могу быть уверена, что в темноте Наг не перепутает нас и вместо тебя не съест меня.
— Как это он может перепутать меня с тобой?! — возмутился мангуст. — Кроме того, ты же боишься выходить в сад. А в дом Наг никогда не заползает.
— Мой двоюродный брат Чуа, обычная крыса, предупреждал меня… — начала Чучундра и вдруг смолкла, прислушиваясь.
— И о чём же он тебя предупреждал?
— Т-с-с-с… Напрасно, Рикки, ты думаешь, что Наг не может появиться здесь. Наг — он везде… Ты бы сам взял да поговорил в саду с Чуа.
— Но я не знаю твоего брата! Ты можешь наконец-то сказать мне, о чём предупреждал тебя твой брат? Говори скорее! А не то я тебя укушу!
Чучундра опустилась на задние лапки, и слёзы полились из её глаз. Они стекали по усам, и Чучундра вытирала их своими маленькими лапками, приговаривая:
— О, я несчастная! Ну почему я такая трусиха? Почему я так боюсь выбежать на середину комнаты? Неужели я никогда этого не сделаю? — Теперь она уже громко рыдала, и лапки её были мокрые от слёз.
Но вдруг Чучундра перестала причитать.
— Т-с-с! Неужели ты не слышишь, Рикки? Я тебе хотела сказать… Нет, уж лучше мне ничего тебе не говорить.
Рикки прислушался. В доме, как и прежде, была тишина, но ему послышался очень слабый, едва уловимый шорох, словно оса проползла по стеклу. Это шуршала змеиная чешуя по кирпичной кладке, вот так:
— Ш-ш-ш-ш-ш…
«Это Наг или Нагайна, — подумал Рикки-Тикки. — Кто-то из них ползёт в ванную комнату по водосточному жёлобу…»
— Ты права, Чучундра, жаль, что я не успел поговорить с твоим братом Чуа, — сказал мангуст и помчался сначала в ванную комнату Тедди, а затем, убедившись, что всё у Тедди в порядке, -в ванную комнату матери мальчика.
В нижней части оштукатуренной гладкой стены, у самого пола, был водосточный жёлоб, куда стекала вода из ванны. Рикки начал пробираться наружу по каменному углублению этого жёлоба и вдруг услышал голоса. Он выглянул на улицу и в лунном сиянии увидел Нага и Нагайну.
— Когда в доме не будет людей, ему тоже придётся уйти. И тогда сад снова будет наш, — шептала Нагайна
мужу. — Первым ты должен ужалить Большого Человека — это он убил Карайт. А потом мы уже вдвоём прикончим Рикки-Тикки-Тави.
— А ты уверена, что надо убивать людей? Есть ли прок от этого?
— Конечно уверена! Нашим детям, которые не сегодня-завтра вылупятся на дынной грядке, нужен будет покой. А какой может быть покой, если по саду будет бегать мангуст? Ты ведь помнишь: когда в бунгало никто не жил, здесь не водились мангусты. Пока дом пуст, ты здесь король, а я королева.
— Какая ты умница, Нагайна! — похвалил жену Наг.
— Так иди же, не медли! — поторопила его Нагайна.
От негодования и ярости Рикки-Тикки весь дрожал. Он юркнул под ванну и стал наблюдать, что будет дальше.
Вот в отверстии водостока появилась голова Нага, а за нею, извиваясь и подрагивая, вползло пять футов его холодного туловища. И хотя Рикки был очень злой и глаза у него пылали красным огнём, а хвост стал похожим на ёршик, он всё же испугался, увидев такое чудовище. Наг свернулся в кольцо, поднял голову и стал вглядываться в темноту ванной комнаты. Рикки видел, как блестят его глаза.
«Если я убью его здесь, в ванной комнате, и сейчас же, — сосредоточенно размышлял мангуст, — Нагайна сразу узнает об этом, а если сражаться на этаже, там слишком большое пространство, а мне это невыгодно, шансов на победу будет очень мало. Что же мне делать?»
Наг тем временем, расположившись у большого красного кувшина с водой для наполнения ванны, раскачивал голову взад-вперёд — он намеревался утолить мучившую его жажду.
Рикки слышал, как он долго и почти беззвучно пил воду. Напившись наконец, Наг стал размышлять:
— У Большого Человека на улице была палка. Она, возможно, и сейчас при нём. Но когда он утром придёт мыться, палки
с ним не будет. Вот я и подожду его здесь. Нагайна, ты меня слышишь? Я буду ждать его здесь до рассвета.
Ответа не последовало — Нагайна ушла. Наг у самого пола обвился вокруг большого кувшина с водой и заснул. А Рикки был тихим, как сама смерть. Через час он стал медленно продвигаться к кувшину. Наг спал, и Рикки стал всматриваться в большую спину кобры, прикидывая, куда вонзиться ему зубами.
«Если я не перекушу ему спину в первый же прыжок, у него хватит сил бороться со мной, а если у него будут силы бороться, тогда — о бедный Рикки!..»
Рикки посмотрел на толщину шеи кобры возле капюшона — шея была невероятно толстой… Нет, ему с ней не справиться. Если же укусить Нага возле хвоста, то это только разъярит огромную кобру.
«Значит, надо хватать за голову, — решил он наконец. -И не выпускать, пока…» — Мангуст понимал, какая трудная стоит перед ним задача.
Голова кобры лежала чуть в стороне от кувшина с водой. Рикки сделал прыжок и упёрся спиной в выпуклость глиняного кувшина, стараясь удержать голову у пола. Эта секунда, которую он выиграл, дала ему возможность сильнее вонзить зубы в кобру. А дальше началось такое, что ему в страшном сне не могло привидеться. Кобра мотала его во все стороны, как мотает собака пойманную крысу, — и вверх, и вниз, и кругами; пытаясь сбросить его, она извивалась и размахивала хвостом. Но глаза у мангуста оставались красными, и он не разжал челюсти даже тогда, когда она молотила им по каменному полу, била о металлические края ванны, опрокидывая при этом жестяные ковшики, расшвыривая в разные стороны щётки и мыльницы.
Он всё крепче и крепче сжимал челюсти и, хотя мысленно уже простился с жизнью, тем не менее решил встретить смерть достойно — не разжимая зубов, как и полагалось ман-густу-воину.
Голова у него кружилась, но боли он не ощущал, хотя ему казалось, что тело его разорвано на куски. И вдруг прямо за ним что-то громко взорвалось, и вместе с грохотом полыхнул красный огонь, напустив дыма и опалив ему шёрстку. Это
Большой Человек, проснувшись от шума, схватил ружьё и, спустившись вниз, выстрелил в Нага сразу из обоих стволов — в то место, где кончается капюшон.
Рикки-Тикки неподвижно лежал на голове кобры, всё ещё не разжимая зубов. Глаза он закрыл, поскольку считал себя мёртвым, но кобра тоже не двигалась.
Большой Человек наклонился над мангустом и поднял его с земли.
— Посмотри, Эллис, — обратился он к матери Тедди, вошедшей в ванную комнату, — опять наш мангуст. Этот зверёк сегодня спас от смерти всех нас.
Лицо женщины сильно побледнело, когда она увидела то, что осталось от Нага. Мужу пришлось опустить мангуста на пол, чтобы поддержать супругу.
А Рикки, едва переставляя ноги, поплёлся в спальню Тедди. Там он провёл остаток ночи, то и дело отряхиваясь, как бы проверяя, жив ли он и не разбито ли его тело на сорок кусков, как это показалось ему, когда он сражался с Нагом.
Когда наступило утро, он чувствовал себя ещё очень уставшим, но вместе с тем был вполне доволен собой. «Теперь надо поквитаться с Нагайной, — подумал Рикки-Тикки. — А это будет труднее, чем одолеть пять Нагов. И не забыть бы о яйцах. Из них вот-вот вылупятся змеёныши. А я даже не знаю, где их искать. Кажется, Нагайна упоминала дынную грядку. Но где она? Сад такой большой… — И тут его осенило: — Надо пойти к Дарзи и обо всём его расспросить».
Не дожидаясь завтрака, мангуст помчался к терновому кусту. Ещё издали он услышал звонкое пение Дарзи. Он сидел на краю гнезда и пел торжественную песню в честь победы храброго мангуста над всесильной коброй. Все жители сада уже знали о гибели Нага и о том, что слуга выбросил его тело на мусорную кучу.
— Ах ты глупый пучок перьев! — сердито сказал Рикки. — Не пришло ещё время петь победные песни.
— Но ведь Нага нет! Умер, умер Наг! Отважный Рикки-Тикки-Тави победил его. Он вцепился в него зубами и не отпускал, пока не пришёл Большой Человек с палкой и — пиф-паф! — не перебил его надвое. Теперь уже никогда больше Наг не будет заглатывать
моих деток. Никогда! О, какой великий наш славный непобедимый Рикки-Тикки!
— Это верно, — согласился Рикки-Тикки. — Но где же Нагайна? -И он внимательно посмотрел в глубь сада.
А Дарзи продолжал петь, на ходу сочиняя новую песенку:
Я вью свой дом,
Веретеном
Сную меж небом и землёй.
Портной крылатый — я свой дом Сам сшил травинкою сухой.
Пою в полёте песнь свою -Уже не страшен хитрый враг!
Лечу, пою, звеню, сную -Убито зло, повержен Наг!
С горящим взором победитель -Отважный Рикки — наш герой!
Ты — наш навек освободитель,
И все гордимся мы тобой!
Он всё пел и пел… О том, как Наг пробрался в дом по водосточному жёлобу, и как его поджидал там смелый Рикки-Тикки-Тави, и как он победил всесильную кобру, и как её швырнули на свалку.
«И все гордимся мы тобой!» — заканчивалась каждая новая песня Дарзи.
— Ты можешь замолчать? — не выдержал Рикки-Тикки. — Всему своё время. Ты там сидишь и распеваешь наверху, а мне здесь внизу не до песен — надо снова идти воевать. Ещё раз тебя спрашиваю: где Нагайна? И прекрати наконец выводить свои трели! -уже не на шутку рассердился Рикки-Тикки-Тави.
— Хорошо, для тебя, мой распрекрасный Рикки-Тикки, я готов замолчать.
— Где сейчас Нагайна?
— На мусорной куче, за конюшней, рыдает над своим мужем. О белозубый Рикки-Тикки!
— Оставь в покое мои зубы и скажи, где она спрятала яйца?
— На краю дынной грядки, под самым забором. Там солнце до заката выгревает землю. Они лежат там уже не одну неделю.
Рикки-Тикки сорвался с места и побежал.
— Но не собираешься же ты глотать эти яйца? — крикнул Дарзи ему вдогонку. Он знал, что дети Нагайны выводятся, как и его птенцы, из яиц, поэтому ему показалось, что уничтожать змеиные яйца — всё равно, что уничтожать птичьи.
Рикки пришлось остановиться, чтобы объяснить несмышлёной птичке, зачем ему нужно знать, где находятся яйца Нагайны.
— Из этих яиц вылупятся змеёныши. Они будут расти, расти и станут большими кобрами. Ты не знал этого?
— Даже не догадывался, — удивлённо протянул Дарзи.
— А глотать я их не буду, — уточнил Рикки и обратился к Дарзи с просьбой: — Сделай одолжение: слетай на конюшню и притворись, что у тебя сломано крыло. И пусть Нагайна гонится за тобой до этого куста. А я тем временем попробую незаметно пробраться к дынной грядке.
— Пусть Дарзи греет птенцов и продолжает распевать песни о том, как бесславно погиб Наг, а полечу я, — высунула голову из гнезда жена Дарзи. Она была уверена, что умнее своего мужа и, конечно же, сумеет перехитрить Нагайну.
Беспомощно порхая перед Нагайной у мусорной кучи, буквально в двух шагах от неё, птичка жалобно приговаривала:
— О моё крыло! Моё бедное крыло!
Нагайна подняла голову и, увидев беспомощную калеку, грозно зашипела:
— Из-за тебя я не прикончила вчера Рикки! Зачем ты предупредила, что я собираюсь ужалить его? Сейчас ты у меня поплатишься за это! — И Нагайна устремилась прямо к жене Дарзи.
— Злой мальчишка бросил в меня камнем и перебил мне крыло… — ещё отчаяннее запричитала птичка.
— Тогда радуйся, что после тебя я расправлюсь и с мальчишкой. Мой муж лежит сейчас на мусорной куче, а к ночи так же неподвижно будет лежать и твой обидчик.
Заметив, что птичка, хоть и тащит крыло, но всё же удаляется от мусорной кучи, Нагайна всполошилась:
— Эй, куда же ты? Кажется, ты решила, что сможешь убежать от меня? Нет, от меня не уйдёшь. Ну-ка, оглянись и посмотри мне в глаза!
Жена Дарзи знала, что птицы не должны смотреть змеям в глаза — от страха они тогда не могут даже шелохнуться. Поэтому она, жалобно попискивая, быстро попрыгала дальше. Ни разу не вспорхнув над землёй, птичка почти приблизилась к терновнику.
Тем временем Рикки, услышав, что жена Дарзи уже довольно далеко увлекла Нагайну, во всю прыть понёсся в конец длинного забора, туда, где находились дынные грядки. Он сразу отыскал в разопревшей на солнце большой куче опавших листьев искусно припрятанные Нагайной двадцать пять яиц. Яйца, с небольшое куриное яйцо, вместо скорлупы были покрыты белой полупрозрачной плёнкой, подобной пергаменту. В каждом из них, свернувшись, лежали маленькие кобры.
«Успел! — обрадовался мангуст. — Ещё бы чуть-чуть — и из каждого яйца выползла бы маленькая кобра…» Он не стал развивать дальше свои мысли, а тут же принялся откусывать верхушки яиц вместе с головками змеёнышей. Наконец-то их осталось только три. Мангуст стал злорадно посмеиваться про себя, торжествуя победу над коброй, как вдруг услышал у себя над головой крик жены Дарзи:
— Рикки-Тикки, я выполнила твою просьбу и заманила Нагайну в терновник, поближе к дому. Но она заползла на веранду. О, беги туда, да поскорее! Она хочет всех убить!
Рикки быстро надкусил два яйца из оставшихся трёх, третье положил в рот и со всех ног пустился бежать к дому.
Тедди, его отец и мать, спустившись к завтраку, сидели на веранде, но Рикки заметил, что они застыли, словно каменные, и не притрагиваются к еде. Лица у них были очень бледные, а глаза устремле-
ны в одну точку. На циновке, у стульчика, свернувшись кольцом в опасной близости от голой ноги мальчика, лежала Нагайна. В любую секунду она могла укусить его. Голова кобры с распущенным капюшоном раскачивалась взад-вперёд, и она пела-шипела:
О с-с-сын ч-ч-человека, Убивш-ш-шего Нага, С-с-сейч-ч-час-с-с я уж-ж-жалю Тебя и вас-с-с вс-с-сех. Потиш-ш-ше, потиш-ш-ше, С-с-сидите, как мыш-ш-ши…
Но Нагайна не успела допеть свою песню, так как её перебил мангуст Рикки-Тикки.
— Нагайна! — крикнул он ей. — Повернись ко мне! Я пришёл, чтобы сразиться с тобой.
— Ещё не пришло твоё время, мангуст, — отвечала она. — С тобой я расквитаюсь потом. А сейчас мне надо разобраться с этими тремя. Видишь, как испугались они, как замерли — шелохнуться не смеют. И если ты хоть на шаг приблизишься ко мне, я их ужалю.
— Ты лучше сходи в конец забора, на дынную грядку, да посмотри на невылупившихся своих змеёнышей.
Кобра развернула своё кольцо, повернула голову к мангусту и вдруг увидела лежащее возле него яйцо.
— Отдай мне его! — закричала она.
Рикки-Тикки взял яйцо в передние лапы, и глаза его стали кроваво-красными.
— А какой выкуп дашь за змеиное яйцо? За кобру-королевну? За дочь королевской кобры, самую последнюю в твоём выводке? Остальных уже едят муравьи на дынной грядке.
Нагайна, устремив взгляд на мангуста, в эту минуту думала только об одном-единственном оставшемся яйце.
А тем временем отец Тедди, схватив сына, в мгновение перетащил малыша через стол, уставленный чашками, куда кобра не могла дотянуться своим жалом.
— Обманули! Обманули! Обманули! Рикк-трчк-трчк! — радовался мангуст. — Мальчик спасён! И это я его спас! Это я прыгнул на спину Нагу и схватил его за голову… там, в ванной комнате… Я вонзился в него зубами и не отпускал его… Да!
Рикки складывал вместе все четыре лапы, прижимался мордочкой к полу, а затем подпрыгивал — вверх и вниз, вверх и вниз.
— Наг швырял меня во все стороны, туда, сюда… Но я всё равно ни за что не разжал бы зубы! Наг был уже мёртв, когда пришёл отец мальчика. Он просто расшиб его на две части. Убил его я! Я! Я! Рикки-Тикки-Тави! Трчк, трчк!
Выходи, Нагайна, сражаться со мной!
Недолго тебе оставаться вдовой!
Нагайна увидела, что Тедди ей уже не достать своим жалом, увидела также, что яйцо мангуст снова держит между лапами.
— Отдай мне яйцо, Рикки-Тикки. Отдай мне моё последнее яйцо, и я уйду. И никогда больше не вернусь, — сказала она, опуская свой капюшон.
— Да, Нагайна, ты никогда больше не вернёшься, потому что скоро ты будешь лежать на мусорной куче рядом со своим мужем. Трчк, трчк!
Выходи же, вдова, со мною на бой!
Будет он для тебя роковой!
Рикки оставил в сторонке яйцо и стал плясать по кругу, то подскакивая к Нагайне, то отбегая на расстояние, безопасное для него. И его маленькие глазки были подобны раскалённым уголькам.
Нагайна поняла, что должна принять вызов мангуста, и, собрав все силы, бросилась на него. Но он увернулся и продолжал прыгать —
взад, вперёд, назад. И так бесконечно, по кругу. Снова, и снова, и снова Нагайна нападала на Рикки, но не могла прижать его к полу, и всякий раз её голова ударялась о циновку, а тело сворачивалось в кольцо, как часовая пружина. Она поднимала голову, чтобы уследить за ним, и хвост её шуршал по полу, как шуршат листья, гонимые по сухой земле ветром.
Рикки так увлёкся своим опасным танцем, что совсем забыл о яйце. Оно по-прежнему лежало на веранде, там, где он оставил его, когда начал дразнить Нагайну, и теперь она подбиралась к нему всё ближе и ближе. Как только мангуст на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание, Нагайна схватила яйцо в рот и стремительно понеслась вниз по лестнице. Рикки помчался за нею. Когда кобру подстерегает смерть, она, спасаясь от неё, так извивает своё тело, что оно становится похожим на извивы кнута, которым стегают лошадь.
Рикки знал: во что бы то ни стало он должен поймать Нагайну, иначе всё начнётся сначала.
Кобра неслась к терновнику, чтобы спрятаться в густой траве, — туда, где обитало семейство Дарзи. Голосистый Дарзи по-прежнему сидел высоко на ветке и пел свои песни в честь храброго Рикки-Тикки-Тави, победившего Нага. Но жена Дарзи была умнее. Она вылетела из гнезда и захлопала крыльями над головой Нагайны, и, если бы Дарзи вылетел из гнезда, чтобы вместе со сво-
ей женой заставить Нагайну свернуть в сторону, змея не поползла бы прямо к своей норе. А так кобра опустила свой капюшон и ускорила движение, но Рикки всё же успел догнать её, и как раз в ту секунду, когда та шмыгнула в крысиную нору, где до сегодняшнего дня обитали они вдвоём с Нагом. Мангуст успел вцепиться ей в хвост своими маленькими белыми зубками и сжать изо всех сил челюсти. Не отпуская хвоста, он протиснулся в нору вслед за Нагайной. Далеко не каждый мангуст, даже старый и опытный, отважится следовать за коброй.
В норе было темно, и Рикки не знал, когда отверстие расширится настолько, чтобы Нагайна смогла в нём развернуться и ужалить его. Поэтому до начала поединка он ни за что на свете не выпустил бы её хвост. Упираясь лапками в сырую тёплую землю, он всё глубже и глубже спускался в нору вслед за Нагайной.
Дарзи, всё ещё сидя на ветке и громко распевая сочинённые им песенки о бесстрашном Рикки-Тикки-Тави, вдруг замолчал. Он увидел, что трава у входа в нору уже не колышется. И тогда Дарзи прекратил своё пение и подумал: «Это значит, что Рикки-Тикки-Тави пришёл конец. О, бесстрашный Рикки-Тикки-Тави! Конечно же ему не выбраться из подземелья. Так спою же я в его честь похоронную песню. Он заслужил это».
И Дарзи запел очень печальную песенку, которую он вдохновенно придумывал на ходу. Едва он пропел самые грустные и трогательные слова о гибели храброго мангуста, как вдруг увидел, что трава у норы опять колыхнулась и оттуда вылез весь в грязи и едва живой Рикки-Тикки-Тави.
Дарзи от неожиданности тихонько вскрикнул и умолк. А Рикки несколько раз отряхнулся, потом чихнул и облизал усы.
— Всё кончено. Вдова уже больше никогда не выйдет оттуда.
И красные муравьи, живущие между стеблями травы, услышав
эти слова, длинной цепочкой стали спускаться в нору, чтобы убедиться, что мангуст говорит правду.
Рикки свернулся клубком и здесь же, в траве, сразу заснул. Он спал, и спал, и спал до самого вечера — слишком много тяжёлой работы было у него в этот день.
— А сейчас я пойду домой, — сказал Рикки, проснувшись. Увидев сидящего на той же ветке Дарзи, он обратился к нему с просьбой: — Найди-ка ты Копперсмита, пусть он облетит весь сад и всем расскажет, что Нагайна уже мертва.
Копперсмит, или птица-кузнец, которого так назвали за то, что он любил пошуметь и издавал звуки, подобные звуку удара молоточка о медный котёл, жил неподалёку от Дарзи. Днём он спал, пристроившись на ветке, а вечером и ночью бодрствовал. В это время суток он любил поболтать со всяким, кто только желал его слушать. Дарзи долго не пришлось уговаривать — он тут же полетел к Копперсмиту.
Когда Рикки шёл вверх по садовой дорожке, он услыхал резкие трели Кузнеца, звучавшие, как крошечный обеденный гонг:
— Тыр-тырр-тырр-рырр-рырр, уэррррррррр, уэррррррррр, — что означало: «Слушайте, слушайте меня внимательно!» И словно резкие щелчки кастаньет: — Так-так-так, так-так-так — Наг умер, Наг умер, Наг умер! Нагайна умерла! — А затем: — Джюи-и-и-и… Джюи-и-и-и… Динг-донг-ток!
И услышав это, все птицы радостно запели, а лягушки тоже обрадовались и заквакали, потому что Наг и Нагайна пожирали и лягушек, и птичек.
Когда Рикки наконец добрался до бунгало, Тедди, его мама (она всё ещё не могла прийти в себя от утреннего потрясения), а так-
же его отец бросились навстречу мангусту, и отец Тедди, взяв зверька на руки, чуть не плакал над ним.
В этот вечер Рикки-Тикки наелся как следует, и ел всё, что ему давали, а наевшись, влез к Тедди на плечо и вместе с ним отправился спать в его постель.
Там и увидела Рикки-Тикки мама Тедди, когда поздно ночью зашла с мужем к сыну. Мангуст устроился у изголовья мальчика и, намаявшись за день, казалось, крепко спал.
— Он спас и тебя, и меня. Подумай только, он спас нашего сына! Рикки-Тикки — наш спаситель, — сказала мама Тедди.
Рикки проснулся и даже подпрыгнул на месте — ведь сон у мангустов очень чуткий.
«О, это вы! Что вам не спится? Ведь все кобры мертвы. И даже если бы они были, у вас же есть я!» — мысленно произнёс он.
Рикки-Тикки-Тави имел право гордиться собой. Но он и не думал важничать и, как настоящий мангуст, готов был охранять сад и зубами, и когтями, и прыжками, и наскоком, так, чтобы ни одной кобре не пришло в голову сунуться сквозь ограду.
Кот, который гулял сам по себе

Слушаите, слушайте меня очень внимательно, и тогда вы все услышите и поймёте, потому что я буду рассказывать вам о том, что происходило в те далёкие времена, когда прирученные человеком животные были ещё совсем дикими. Пёс был дикий, и дикий был Конь, и дикая была Корова, и Овца была дикая, и Кабан был дикий-пре-дикий, — и все они жили в Диких Лесах и ходили где только им вздумается. Но самым диким из всех диких животных был Кот. Он гулял сам по себе, и ему было совершенно всё равно, где гулять.
Должен вам сказать, что и Мужчина был диким. Ну совсем диким, ужасно диким. И таким бы он и остался, если бы не встретил Женщину, которая ему сказала, что ей не нравится его дикая жизнь. Она выбрала уютную сухую Пещеру, где могли бы они поселиться, чтобы не спать на куче мокрых листьев под открытым небом. Пол Пещеры она посыпала чистым песком, а в глубине нового жилища развела огонь из сухих поленьев и закрыла в него вход вычиненной конской шкурой хвостом вниз. И сказала она Мужчине:
— Вытирай ноги, дорогой мой, когда входишь в Пещеру, — теперь это наш дом.
В тот вечер они ели мясо дикого барана, приправленное диким чесноком и диким перцем и зажаренное на раскалённых камнях, потом дикую утку, фаршированную диким рисом и дикими яблоками и сдобренную дикой гвоздикой и диким кориандром, потом мозговые кости диких быков, потом дикие вишни и дикие гранаты. После ужина Мужчина подошёл к очагу и вскоре сладко уснул. А Женщина села рядом с ним и стала расчёсывать волосы. Она взяла баранью кость — большую плоскую лопатку — и стала всматриваться в причудливые знаки, появляющиеся на ней. Затем Жен-
щина подбросила хвороста в костёр и принялась за Колдовство, сопровождая его песней — Первой в мире Колдовской Песней.
Когда дикие животные увидели вдали свет огня, они все вышли из Диких Лесов и сбились в кучку, недоумевая, что это может быть такое.
Тогда топнул своим диким копытом Дикий Конь и дико сказал:
— О Друзья мои! О мои Враги! Зачем Мужчина и Женщина зажгли такой большой огонь в Пещере? Не грозит ли нам это бедой?
Дикий Пёс поднял кверху свой дикий нос, потянул им воздух, учуял запах жареной баранины и сказал:
— Я побегу туда и всё разузнаю, а потом расскажу вам. Мне кажется, так будет лучше всего. Кот, может, ты пойдёшь со мною?
— Ещё чего! — возмутился Кот. -Я Кот, всегда гуляю сам по себе. Иди без меня!
— Хорошо. Но только знай: ты мне больше не друг, — сказал
Дикий Пёс и со всех

ног помчался к Пещере. Но не успел он скрыться из виду, как Кот подумал: «Я ведь гуляю сам по себе. Почему бы и мне не пойти и не разузнать, что там происходит, самому всё увидеть, а потом вернуться назад, когда сам захочу?» И он, мягко ступая, побежал за Диким Псом, а затем притаился неподалёку от Пещеры.
Оказавшись наконец у входа в Пещеру, Дикий Пёс отодвинул носом край конской шкуры и стал вдыхать чудный запах жареной баранины, а Женщина, разглядывавшая лопатку, услышала, как кто-то подошёл, и сказала, смеясь:
— Что тебе здесь нужно, Дикое Существо из Диких Лесов?
И отвечал Дикий Пёс:
— О Враг мой и Жена Врага моего, скажи: чем это так вкусно запахло среди Диких Лесов?
Женщина нагнулась, подняла с пола жареные бараньи кости и бросила их Дикому Псу, сказав при этом:
— Возьми и попробуй, Дикое Существо из Диких Лесов!
Принялся Дикий Пёс грызть кости, и ему показалось, что ничего вкуснее он до сих пор не ел.
— О Враг мой и Жена Врага моего, дай мне ещё, — попросил он, когда покончил с едой.
Но ответила ему Женщина:
— Я дам тебе столько жареных костей, Дикое Существо из Диких Лесов, сколько ты сможешь съесть, но только если ты будешь ходить с моим Мужем на охоту, а ночью быть нашим сторожем.
— О! — сказал Кот, подслушавший разговор. — Эта Женщина очень умна. Но всё же — не умнее меня.
Дикий Пёс вполз в Пещеру, опустил голову Женщине на колени и сказал:
— Друг мой и Жена Друга моего, я готов ходить с твоим Мужем на охоту, а ночью быть вашим сторожем.
«Надо же, — удивился Кот, — какой глупый Пёс!» — И он побежал в свои Дикие Леса, пробираясь по диким тропинкам и дико помахивая своим диким хвостом. Но о том, что услышал, он не сказал никому.
Проснувшись, Мужчина спросил:
— Что делает здесь Дикий Пёс?
Женщина ответила:
— Отныне его зовут не Дикий Пёс, а Самый Первый Друг, и будет он всегда-всегда нашим другом. Отправляясь на охоту, возьми его с собой.
К вечеру следующего дня перед Женщиной лежала большая охапка свежей душистой травы, собранная ею на пойменных лугах. Она разложила траву у огня, и вскоре от свежескошенной травы пошло благоухание сена. Женщина села у входа в Пещеру, нарезала ремней из конской шкуры и сплела уздечку. Закончив эту работу, она взяла в руки баранью лопатку и, неотрывно глядя на неё, принялась колдовать, а потом запела свою Вторую Колдовскую Песню.
И тогда животные, выйдя из Диких Лесов, снова собрались все вместе. Они смотрели издали на яркий свет и недоумевали, почему не возвращается Дикий Пёс.
Наконец Дикий Конь в нетерпении топнул своим диким копытом и сказал:
— Пойду посмотрю, что приключилось с Диким Псом и почему он не вернулся. Кот, хочешь, пойдём вместе?
— Нет, — ответил Кот, — не пойду я с тобой. Я Кот, всегда гуляю сам по себе.
Но на самом деле Кот сгорал от любопытства, поэтому, тихонько, крадучись, он стал пробираться за Диким Конём. Оказавшись неподалёку от Пещеры, он спрятался и стал наблюдать, что там происходит.
У входа в Пещеру стояла Женщина. Она услыхала топот Дикого Коня, который, наступая на свою длинную гриву, бежал к Пещере, засмеялась и сказала:
— Вот и второй пришёл. Что тебе надобно здесь, Дикое Существо из Дикого Леса?
Затем она взяла в руки баранью лопатку, посмотрела на неё и снова засмеялась.
— Не за Псом пришло ты сюда из Дикого Леса, о Дикое Существо, — молвила она, — а за свежим сеном. Тебя поманил запах этой вкусной травы.
И Дикий Конь, перебирая ногами и наступая на свою длинную гриву, опустил голову.
— Ты угадала, — согласился он. — Дай-ка мне её поесть.
Женщина ответила:
— Ниже нагни свою голову, Дикое Существо из Дикого Леса, и носи то, что я надену на тебя.
Опустил Дикий Конь свою дикую голову, и Женщина надела на него сплетённую ею уздечку.
— О! — сказал Кот. — Как умна эта Женщина! Но всё же — не умнее меня.
— Теперь ты всегда-всегда будешь есть это душистое сено три раза в день.
А Дикий Конь обогрел ей ноги своим нежным дыханием и тихо сказал:
— О моя Госпожа и Жена моего Господина, ради такого душистого сена я стану твоим слугой.
— Надо же, — удивился Кот, — какой, однако, глупый этот Конь! -И, помахивая своим диким хвостом, он побежал по диким тропинкам в свои Дикие Леса. Но о том, что услышал, никому не рассказал.
Когда Мужчина и Пёс вернулись с охоты, Мужчина спросил:
— Что здесь делает Дикий Конь?
На это Женщина ответила:
— Отныне это уже не Дикий Конь. Он наш Самый Первый Слуга. И теперь он будет перевозить нас на своей спине. Это станет его работой. Оседлай его и поезжай верхом на нём на охоту.
На следующий день пошла к Пещере Дикая Корова. Задрав вверх свою дикую голову, чтобы не зацепиться за ветки диких деревьев дикими рогами, она медленно продвигалась по Дикому Лесу. Вслед за ней, крадучись, пошёл Кот и спрятался там же, где прятался раньше; и всё произошло так же, как раньше; и сказал он те же слова, что и раньше; а когда Корова пообещала давать молоко в обмен на сочную траву, Кот, как и раньше, по диким тропинкам помчался в свой Дикий Лес, дико помахивая своим диким хвостом, точно так же, как и раньше. И никому не рассказал о том, что услышал.
Когда Мужчина, Пёс и Конь вернулись с охоты и Мужчина задал те же вопросы, что и раньше, Женщина ответила:
— Отныне это уже не Дикая Корова, а Кормилица. Она теперь всегда будет давать нам белое парное молоко, и пока ты с Самым
Первым Другом и Самым Первым Слугой будешь охотиться, я ей и сена принесу, и выдою.
На следующий день Дикий Кот, притаившись неподалёку от Пещеры, стал высматривать, не идёт ли ещё кто-нибудь из зверей на огонёк, но никто больше не пришёл из Диких Лесов. И Кот стал в одиночестве гулять вблизи человеческого жилища. Вот увидел он свет в Пещере и учуял дух парного молока. И спросил он Женщину:
— Не знаешь ли ты, о мой Враг и Жена Врага моего, куда девалась Дикая Корова?
Женщина засмеялась и сказала:
— Ступай назад, Дикое Существо из Дикого Леса. Я уже заплела свои волосы и спрятала волшебную баранью кость. Мы в Пещере больше не нуждаемся ни в друзьях, ни в слугах.
Кот ответил Женщине:
— Я не друг и не слуга. Я Кот и гуляю сам по себе. А сейчас я решил заглянуть к вам в Пещеру.
— Тогда почему ты не пришёл в первый же вечер с Самым Первым Другом?
Кот очень рассердился и сказал:
— Не иначе как Пёс наплёл тебе небылиц обо мне!
Женщина снова засмеялась и ответила:
— Ты Кот, гуляешь сам по себе. Ты сам сказал мне, что ты не друг нам и не слуга. Поэтому ступай себе в свой Дикий Лес!
Кот сделал вид, что ужасно огорчён тем, что услышал, и сказал:
— Неужели мне никогда нельзя будет зайти к тебе в Пещеру и погреться у огня? Неужели ты никогда не дашь мне полакать тёплого белого молока? Ты такая умная и такая красивая! Нет, даже если я и Кот, ты не можешь поступить со мной так жестоко.
Женщина сказала:
— Для меня не новость, что я умная, но я не знала, что я ещё и красивая. Послушай, Кот, давай с тобой договоримся так: если тебе удастся хоть разочек заработать мою похвалу, ты будешь вправе зайти в Пещеру.
— А если дважды я её заработаю? — спросил Кот.
— Этому не бывать! — сказала Женщина и, подумав, добавила: -Ну, а коль случится такое, тогда входи и садись у огня.
— А если трижды?
— Вряд ли такое возможно. Но всё же, если я трижды тебя похвалю, то всегда-всегда ты сможешь пить тёплое белое молоко
три раза в день.
Кот выгнул спину от удовольствия и сказал:
— Все слышали? Ты, Завеса у входа в Пещеру, и ты, Огонь в глубине Пещеры, и вы, Крынки с молоком, стоящие у Огня, запомните, что сказал мой Враг, Жена Врага моего! — И, произнеся это, Кот повернулся и побежал по диким тропинкам в свои Дикие Леса, помахивая своим диким хвостом.
В тот вечер, когда Мужчина, Пёс и Конь вернулись с охоты, Женщина не стала рассказывать Мужу о своей договорённости с Котом, так как опасалась, что ему это может не понравиться.
Кот ушёл далеко-далеко и очень долго бродил в одиночестве, прячась в Диких Лесах. Он так долго не появлялся, что Женщина забыла даже думать о нём. Только маленькая Летучая Мышь, висевшая головой вниз под сводами Пещеры, знала, где искать Кота, и каждый вечер летала к нему, чтобы сообщать ему все новости.
Однажды вечером Летучая Мышь сказала дикому Коту:
— А ты знаешь, Кот, в Пещере появился Ребёнок. Он совсем, совсем новенький. Такой маленький, розовенький, пухленький, и Женщина его очень любит.
— Любопытно, — сказал Кот, выслушав новость. — И что же нравится Ребёнку?
— Всё мягкое. То, к чему он прикасается, должно приносить ему удовольствие. Засыпая, он любит держать в руках что-нибудь тёплое, а когда не спит, ему всё время хочется играть.
— Превосходно! — сказал Кот. — Кажется, это то, что мне нужно.
На следующий вечер Кот пробрался по Диким Лесам к Пещере и спрятался в непосредственной близости от неё. На рассвете Мужчина, Пёс и Конь отправились на охоту, а Женщина осталась с Ребёнком одна. Она занялась стряпнёй, а Ребёнок всё время кричал и отрывал её от дела. Женщина вынесла его из Пещеры и дала ему горсть камешков, чтобы Ребёнок играл с ними. Но он не унимался.
Тогда Кот протянул к Ребёнку свою мягкую бархатную лапу и погладил его по щеке, затем стал тереться о его пухлые коленки, а хвостом пощекотал ему пухлый подбородок. Ребёнок засмеялся, а Женщина, услышав, что он смеётся, посмотрела на него и улыбнулась.
Маленькая Летучая Мышь, висевшая вниз головой у входа в Пещеру, воскликнула:
— О моя Госпожа, Жена моего Господина, Мать Господского Сына! Из Диких Лесов пришло Дикое Существо и так хорошо играет с твоим Ребёнком.
— Кто бы ни было это Существо, я ему очень благодарна. Оно мне оказало большую услугу, — ответила Женщина, выпрямляя спину. — Ты сама видишь, как я сегодня занята.
И в одно мгновение Завеса из конской шкуры, висевшая хвостом вниз у входа в Пещеру, — у-ух! — упала и открыла вход в жилище — она ведь была свидетелем договорённости между Женщиной и Котом. Когда Женщина подошла ко входу, чтобы поднять слетевшую Завесу, Кот уже успел уютно устроиться в Пещере.
— О мой Враг, Жена Врага моего, Мать Врага моего, — сказал он Хозяйке. — Видишь? Это я. Помнишь о нашей договорённости? Ты меня похвалила, и вот я здесь. Теперь я могу всегда-всегда заходить в твоё жилище. Но всё же знай: я Кот и гуляю сам по себе.
Женщине очень не понравились такие речи Кота, она рассердилась на него, но ничего не сказала ему в ответ, только плотно сжала губы, села за прялку и стала прясть.
Ребёнок опять расплакался, потому что с ним некому было играть — Кот
ушёл в свои Дикие Леса. Женщина пыталась его успокоить, но он брыкался, размахивал руками и ногами, кричал до посинения, и его невозможно было унять.
Услышав плач и крик Ребёнка, Кот вернулся назад и, стоя у входа в Пещеру, сказал Женщине:
— О мой Враг, Жена Врага моего и Мать Врага моего. Я успокою твоего Ребёнка. Оторви нить от той, которую ты прядёшь, привяжи к ней веретено и брось на пол. Я тоже умею колдовать, и в этом ты сейчас сама убедишься. Не пройдёт
и минуты, как твой Ребёнок засмеётся так же громко, как сейчас плачет.
— У меня просто голова идёт кругом от этого крика, — пожаловалась Женщина. — Поэтому мне ничего не остаётся, как послушать тебя. Но знай: хвалить я тебя не стану. — Женщина всё ещё сердилась на Кота.
Она привязала к нитке глиняное веретено и протащила его по полу. Кот в ту же секунду бросился за ним. Он хватал его, перебрасывал через себя, пропускал между задних ног, делал вид, что его потерял, находил и снова набрасывался на него. А когда покатился кубарем, Ребёнок громко засмеялся -ещё громче, чем плакал, — пополз за Котом и резвился на полу Пещеры, пока вконец не устал. Тогда он обхватил Кота своими пухлыми ручонками да так и уснул, не отпуская его от себя.
— А теперь я спою ему песенку, от которой он уснёт ещё крепче. — И Кот замурлыкал, и мурлыкал то громче, то тише, то тише, то громче, пока Ребёнок не уснул крепким сном.
Женщина долго смотрела на них умилённо, не в силах произнести ни слова, и наконец сказала:
— Неплохо это у тебя получилось. — А потом добавила: — Ты, Кот, оказывается, очень умный.
И в ту же минуту — пф-ф-ф-ф! — дым вырвался из очага и стал клубиться по Пещере — это вспомнил Огонь в очаге, что был свидетелем договорённости между Женщиной и Котом. Когда дым рассеялся, Женщина увидела, что Кот уютно расположился у огня.
— О Враг мой, Жена Врага моего, Мать Врага моего, вот и я! -сказал Кот. — Ты второй раз похвалила меня, и я, как мы и договаривались, могу теперь всегда-всегда сидеть у тёплого очага в глубине Пещеры. Но всё же знай: я Кот и гуляю сам по себе.
Женщина очень-очень рассердилась, распустила волосы, подбросила дров в огонь, взяла баранью лопатку и села колдовать, чтобы отвлечься и невзначай опять, теперь уже в третий раз, не похвалить Кота. Она колдовала, не издавая ни звука, Колдовская Песня не слетала с её уст. И вот в Пещере стало так тихо, что маленькая Мышка, живущая в углу Пещеры в своей уютной норке, расхрабрилась, выскочила из неё и побежала по полу.
— О мой Враг, Жена Врага моего, Мать Врага моего! Это ты наколдовала, чтобы Мышь вылезла из своей норки? — тихо спросил Кот.
— Нет, нет! — вскричала Женщина и, уронив на пол баранью кость, быстро вскочила на скамейку, на которой сидела у огня. Тут же она стала поспешно заплетать косы, чтобы Мышь не запуталась в волосах. Заметив, как испугалась Женщина, Кот спросил:
— А что, если я поймаю и съем эту Мышку? Ты её не заколдовала?
— Нет! — воскликнула Женщина, продолжая плести косу. — Ешь на здоровье, да поскорее! Я тебе буду так благодарна!
Кот тут же в один прыжок поймал Мышку, и Женщина сказала:
— Спасибо, сто раз спасибо тебе! Даже Самый Первый Друг не столь проворный и не поймал бы мышь. У тебя же это здорово получается. Ты, наверное, очень мудрый.
В ту же секунду — трах! — раскололась надвое Крынка с молоком, стоявшая у очага, так как была она свидетелем договорённости между Женщиной и Котом. И не успела Женщина соскочить со скамейки на пол, как Кот уже лакал тёплое белое молоко, сохранившееся в черепке от расколотой Крынки.
— О мой Враг, Жена Врага моего, Мать Врага моего, — сказал Кот. — Ты трижды похвалила меня, и теперь я всегда-всегда могу пить три раза в день тёплое белое молоко. Но всё же не забывай: я Кот и гуляю сам по себе.
Женщина засмеялась и поставила перед Котом миску тёплого белого молока, сказав при этом:
— О Кот! Какой же ты умный! Но ты ведь помнишь, что наша договорённость заключалась в отсутствие моего Мужа и нашего Самого Первого Друга. Что они скажут мне, когда вернутся домой?
— А что они могут сказать? — удивился Кот и смиренно добавил: — Я полакаю тёплого белого молока и свернусь клубочком у костра. Как я могу помешать Мужчине или Псу?
В тот же вечер, когда Мужчина и Пёс вернулись в Пещеру, Женщина поведала Мужу о своей договорённости с Котом. Кот же сидел у огня и, с улыбкой глядя на них, слушал разговор.
Мужчина сказал:
— Мне всё понятно. Но хорошо было бы, чтобы Кот договорился и со мной, а значит, и со всеми мужчинами, которые будут после меня.
После этого он снял сапоги, взял маленький кремнёвый топорик (итого три предмета), вышел из Пещеры и принёс полено и секиру (итого пять предметов), поставил всё это в ряд и обратился к Коту:
— Теперь слушай, что я тебе скажу. Можешь жить в Пещере всегда-всегда. Но лишь при условии, что будешь ловить здесь мышей. Если же ты станешь отлынивать от работы, эти предметы (их пять) полетят в тебя. И я, и все мужчины после меня будут таким образом напоминать тебе о нашей договорённости.
Женщина, услышав этот разговор, подумала: «Кот, безусловно, умён, но Муж мой всё же умнее».
Кот сосчитал все выстроенные в ряд предметы (они выглядели очень внушительно) и сказал:
— Находясь в Пещере, я всегда-всегда буду ловить мышей. Но я ведь Кот и гуляю сам по себе.
— Коль так, гуляй, где хочешь, но на глаза мне не попадайся, иначе три из пяти этих предметов полетят в тебя. Я бы не сказал так, если бы не твои последние слова. А теперь — лучше не попадайся на глаза мне и всем, кто будет после меня, потому что все мужчины станут поступать так же, как я.
Затем дал о себе знать Пёс:
— А как же я? Теперь Кот должен договориться со мной и со всеми псами, которые будут после меня. — И он оскалил зубы, показав их Коту. — Если я, находясь в Пещере, увижу, что ты неласков с Ребёнком, я стану гоняться за тобой, пока не поймаю и не искусаю. И всегда буду делать так и я, и все псы после меня.
«Ничего не скажешь, умён этот Кот. Но всё же — не умнее Пса», -подумала Женщина.
Кот внимательно посмотрел на собачью пасть, сосчитал в ней зубы, показавшиеся ему очень острыми, и сказал:
— Я всегда-всегда, находясь в Пещере, буду ласков с Ребёнком, но при условии, что он не станет таскать меня за хвост. Но при этом знайте: я Кот и гуляю сам по себе.
— Но только не там, где гуляю я, — отозвался Пёс. — Если бы ты не сказал своих последних слов, я бы навсегда закрыл свою пасть и не тронул тебя. Но теперь, только завидев тебя, буду лаять и загонять вверх на дерево. И так станут поступать все псы, которые будут жить после меня.
Выслушав разговор между Котом и Псом, Мужчина решил, что пора напомнить Коту об их уговоре. И он тотчас швырнул в Кота свои сапоги и свой маленький кремнёвый топорик (всего три предмета), и Кот бросился вон из Пещеры, а Пёс погнался за ним и загнал его на дерево. И с того самого дня и поныне трое из пяти мужчин — если они настоящие мужчины — швыряют в Кота, завидев его, что под руку подвернётся, а все псы — если они настоящие псы — загоняют его на дерево. Но и Кот держит слово. Он ловит мышей и, когда находится в доме, ласков с Ребёнком, но до тех пор, пока тот не потянет его за хвост. Кот верен себе: когда наступает ночь и восходит луна, он выходит из дому и в своё удовольствие гуляет сам по себе. Затем он отправляется в Дикие Леса, взбирается на Дикие Деревья и лазает по Диким Крышам, помахивая своим диким хвостом.
Слонёнок
Когда-то, очень и очень давно, Слон не имел хобота. У него бы.» только нос, чёрный толстый нос величиною с растоптанный башмак, и если и поворачивался он из стороны в сторону, то от этого не было никакого прока — таким носом ничего поднять с земли было невозможно.
Именно в те далёкие времена и жил Слон, вернее Слонёнок о котором я хочу рассказать. Как и все остальные слоны, хобота он не имел, но от своих сородичей отличался тем, что был ужасно любопытен. Жил он в Африке и всех жителей Африки донимал своими бесконечными вопросами и расспросами.
Свою тётушку Страусиху он как-то спросил, почему у неё на хвосте растут перья и зачем они ей там нужны, за что получит крепкий подзатыльник твёрдой-претвёрдой лапой.
Своего долговязого дядюшку Жирафа он спросил, почему у него шкура пятнистая, и тот вместо ответа лягнул его своим крепким копытом.
Но Слонёнок всё равно не унимался и спрашивал, спрашивал…
У своей толстой тёти Бегемотихи он спросил, почему у неё глаза красные, но она не ответила, а только ударила его своим огромным тяжёлым копытом.
А мохнатый дядя Павиан за то, что Слонёнок поинтересовался, почему все дыни на вкус не кислые и не горькие, а сладкие-пресладкие, побил племянника своей мохнатой-премохнатой лапой.
Но всё равно Слонёнок не унимался и спрашивал, спрашивал обо всём, что он видел, слышал, пробовал, нюхал, до чего дотрагивался, а все дядюшки и тётушки в ответ только били его…
В одно прекрасное утро, когда на праздник Весеннего Равноденствия на опушке леса собралось вместе много зверей, Слонёнок стал приставать ко всем с вопросом, который до сих пор ни-
кого не интересовал: что ест на обед Крокодил. В ответ все звери закричали и зашипели:
— Тише!
— Тише!
— Т-с-с-с…
— Ш-ш-ш-ш…
А потом молча стали пинать, щипать, кусать и бить его, пока наконец не устали и не сделали передышку. Слонёнок тут же воспользовался этим и побежал к терновнику, где жила маленькая птичка Коло-Коло.
— Здравствуй, милая птичка, — поприветствовал он её. — Тебе ведь известно, как я страдаю из-за своего несносного любопытства. Меня отец побил, чтобы не был я такой любопытный, мать побила, тётушки мои и дядюшки побили… Но это, видать, не помогло мне — всё равно я ужасно хотел бы знать, что ест на обед Крокодил.
И птичка Коло-Коло грустно каркнула ему в ответ:
— Ступай к берегам большой мутно-зелёной реки Лимпопо, туда, где растут ядовитые деревья, нагоняющие лихорадку, и сам увидишь, что ест на обед Крокодил.
На следующий день, с самого утра, когда все звери разошлись по домам, потому что праздник закончился, неугомонный Слонёнок стал собираться в дорогу. Он решил взять с собой сто фунтов бананов (мелких, с красной кожицей), сто фунтов сахарного тростника (длинного, с тёмными стеблями) и семнадцать дынь (зелёных, хрустящих), а затем, взвалив всё это на себя, сказал своим милым родственникам:
— Прощайте! Я отправляюсь в далёкое путешествие — к берегам большой мутно-зелёной реки Лимпопо, где растут ядовитые деревья, нагоняющие лихорадку, — хочу сам узнать, что ест на обед Крокодил.
Тут родственники воспользовались случаем, чтобы ещё раз надавать ему тумаков, хотя он самым любезным образом просил их не делать этого и успокаивал, уверяя их, что вернётся домой цел и невредим.
Наконец немного потрёпанный и несколько взбудораженный Слонёнок отправился в путь.
По дороге к Лимпопо он ел дыни и корки бросал прямо под ноги, потому что подбирать их ему было нечем.
Шёл он, шёл и прибыл в город Грэм, а из города Грэма направился в Кимберлей, а оттуда в Хамову землю, а из Хамовой земли на восток и на север, и всю дорогу он поддерживал свои силы дынями, бананами и тростником. И вот наконец пришёл он к берегам большой мутно-зелёной реки Лимпопо, где растут ядовитые деревья, нагоняющие лихорадку, именно те самые, о которых говорила милая птичка Коло-Коло.
До той самой недели, до того самого часа, до той самой минуты этот ненасытно любопытный Слонёнок никогда не видел Крокодила и даже не представлял, как он выглядит.
Первый, кто попался Слонёнку на глаза, был Двухцветный Питон — огромный змей, обвившийся вокруг скалистой глыбы.
— Простите, — чрезвычайно вежливо обратился Слонёнок к нему, — я ищу Крокодила, но найти его в этих дебрях мне чрезвычайно трудно. Не скажете ли вы мне, где его искать?
— Где искать Крокодила? — гневно переспросил Двухцветный Питон. — А о чём ты ещё спросишь?!
— Мне обязательно надо знать, что ест на обед Крокодил, -учтиво сказал Слонёнок. — Пожалуйста, если вам известно, поведайте мне это.
После этих слов Двухцветный Питон, потеряв всякое терпение, мгновенно раскрутил своё тело, обмотанное вокруг скалы, и длинным тяжёлым-претяжёлым своим хвостом стал бить Слонёнка.

— Ничего не понимаю! — в недоумении воскликнул Слонёнок. -Мало того что мои отец и мать, родной дядюшка Жираф и родная тётушка Страусиха, другой дядя Павиан и другая тётя Бегемотиха -все они били меня за моё ужасное любопытство, так ещё и вы меня отколотили, и, похоже, за то же, что и они.
Слонёнок очень учтиво попрощался с Двухцветным Питоном, помог ему опять обвиться вокруг скалистой глыбы и, побитый, но не удивлённый, поплёлся дальше. Он подкрепился дынями, побросав корки под ноги, потому что поднять их с земли ему было нечем, потом сделал ещё несколько шагов и вдруг наступил на что-то, похожее на бревно. Оно валялось у самого берега большой мутно-зелёной реки Лимпопо, где росли ядовитые деревья, нагоняющие лихорадку.
Но на самом деле это было не бревно, а самый настоящий Крокодил! И, глядя на Слонёнка, Крокодил подмигнул ему одним глазом — вот так.
— Простите меня великодушно! — извинился Слонёнок и тут же спросил: — Не приходилось ли вам где-то в этих краях встречать Крокодила?
Тогда Крокодил подмигнул ему вторым глазом и наполовину высунул хвост из зелёной тины. Слонёнок непроизвольно попятился — ему никак не хотелось, чтобы его новый знакомый огрел его этим большим хвостом, но сделал он это опять-таки очень учтиво.
— Подойди ко мне, дитя моё, поближе, — сказал Крокодил. — Почему ты об этом спрашиваешь?
— Простите, — вежливо ответил Слонёнок, всё ещё потихоньку пятясь, — но меня били мои отец и мать, били длинноногий дядюшка Жираф и долговязая тётушка Страусиха, также били меня мохнатый дядька Павиан и толстая тётка Бегемотиха, а вот совсем недавно больнее всех побил меня своим тяжёлым-претяжёлым хвостом Двухцветный Питон. Поэтому — вы уж не обижайтесь -я не хочу, чтобы и вы меня побили.
— Подойди ко мне, малыш, — жалобно сказал Крокодил, — потому что я и есть тот, кого ты ищешь. — И тут из правого крокодильего глаза медленно выкатилась большая крокодилья слеза.
Слонёнок не мог поверить своим глазам: неужели перед ним настоящий Крокодил и он может прямо сейчас спросить у него,
что он ест на обед?! От радости у него перехватило дыхание, и он упал перед Крокодилом на колени.
— Неужели это вы?! — воскликнул он. — Я ищу вас уже много-много дней. Будьте добры, скажите мне, пожалуйста, что вы едите на обед?
— Подойди поближе, малыш, — ответил Крокодил. — Я тебе шепну на ушко.
Слонёнок приблизил голову к зубастой, клыкастой зловонной пасти Крокодила, и тот вдруг схватил его за нос, который до той недели, того дня, того часа, той минуты был не больше растоптанного башмака.
— Сегодня, кажется мне, — сказал Крокодил сквозь зубы (вот так), — на обед у меня будет Слонёнок.
Это страшно не понравилось Слонёнку, и он проговорил через нос, вот так:
— Пусдиде бедя, бде очедь больдо! Де дадо! Пусдиде! — Что означало: «Пустите меня, мне очень больно! Не надо! Пустите!»
И тут Двухцветный Питон, увидев, в какую передрягу попал Слонёнок, мгновенно раскрутил своё тело, обмотанное вокруг скалы, и бросился ему на помощь.
— Мой юный друг! — торжественно обратился он к Слонёнку. -Если ты сейчас же изо всех сил не упрёшься ногами в землю и, сколько хватит у тебя силы, не станешь тянуться назад, то не успеешь ты сказать «мама!», как окажешься в мутно-зелёной реке рядом с этим кожаным мешком! — так он назвал Крокодила.
И Слонёнок упёрся всеми четырьмя ногами в землю и стал тянуться, и тянуться, и тянуться назад… Он всё тянул, и тянул, и тянул свой нос из крокодильей пасти… И нос у него начал вытягиваться… А Крокодил загребал воду, словно веслом, вспенивая её и отступая всё дальше.
Слонёнку было ой-ой-ой как больно. А нос уже у него вытянулся футов на пять в длину.
Вдруг Слонёнок почувствовал, что ноги у него заскользили по земле и что он ещё чуть-чуть — и бултыхнется в воду. И тогда он громко, через нос, завопил:
— Ду, здаете, это уж сдишкоб! — Что означало: «Ну, знаете, это уж слишком!»
И тут, уже во второй раз, на помощь ему пришёл Двухцветный Питон и торжественно, как и в первый раз, обратился к нему:
— Безрассудный, легкомысленный юнец! Теперь мы — уже вдвоём! — должны хорошенько поднатужиться, чтобы этот броненосец с бронированной верхней палубой, — так в этот раз назвал он Крокодила, — не лишил тебя будущего…
И Двухцветный Питон тут же обвился двойным кольцом вокруг задних ног Слонёнка, и вместе они стали тянуть нос из пасти Кро-
кодила — тянул Слонёнок, тянул Двухцветный Питон… Но тянул и Крокодил!
И поскольку Слонёнок и Двухцветный Питон всё же тянули сильнее, то, в конце концов, Крокодил разжал свою пасть, выпустив при этом нос Слонёнка. Раздался такой всплеск, что шум от него был слышен по всей реке Лимпопо.
Бедный Слонёнок стремительно отлетел в сторону и с размаху сел на землю, очень больно ударившись. Тем не менее он не забыл тут же поблагодарить Двухцветного Питона, а затем, с трудом поднявшись на ноги, занялся своим бедным вытянутым носом. Слонёнок обернул его свежими банановыми листьями и опустил в холодную мутно-зелёную воду реки Лимпопо, чтобы снять боль и, главное, чтобы он принял свою прежнюю форму — опять стал коротеньким.
— Что ты делаешь? — спросил Двухцветный Питон, наблюдавший за Слонёнком.
— Жду, когда мой бедный нос опять станет коротеньким.
— Долго же тебе придётся ждать, — сказал Двухцветный Питон. — То есть я хочу сразу предупредить тебя, что напрасно ты стараешься — нос твой от этого короче не станет. Но я просто диву даюсь, до чего иные не понимают собственной выгоды. Шёл бы ты лучше домой.
Слонёнок не понял, о какой выгоде он говорит, а также не последовал совету идти домой и ещё три дня и три ночи простоял у реки, надеясь, что нос всё же уменьшится. Но нос не уменьшался, а к тому же из-за его длины у Слонёнка развилось косоглазие.
Так у Слонёнка появился хобот, точь-в-точь такой, как теперь вы видите у нынешних слонов.
В конце третьего дня прилетела муха и укусила Слонёнка в плечо. Недолго думая, он взмахнул своим длинным хоботом и тут же прихлопнул её.
— Ну вот! Первая выгода! — сказал Двухцветный Питон и, довольный, добавил: — Теперь ты понял, о чём я тебе говорил? Ты ведь своим прежним носом не мог бы прихлопнуть муху. Но это только начало!
А Слонёнок тем временем уже потянулся своим новым носом к растущей прямо у берега сочной траве и, захватив целый пучок,
сунул ее в рот. Он и сам не понимал, как это у него получилось.
— А вот и вторая выгода! Этого ты тоже не смог бы сделать своим прежним носом! -сказал Двухцветный Питон и добавил: — А не кажется ли тебе, что солнце стало сильнее припекать?
— Пожалуй, кажется, — ответил Слонёнок и, сам не зная, как это у него вышло, зачерпнул своим хоботом у самого берега мутно-зелёной реки Лимпопо немного ила и посадил себе на голову нашлёпку из него. Ил был напитан водой, и она прохладными струйками потекла Слонёнку за уши. Ему стало очень приятно.
— Вот тебе, дружок, и третья выгода! — радостно сообщил о ней Слонёнку Двухцветный Питон и затем спросил: — Кстати, а как насчёт того, чтобы получить новую порцию тумаков?
— Простите, я не люблю получать тумаки, — растерянно пробормотал Слонёнок.
— А как насчёт того, чтобы раздавать их? — поинтересовался Двухцветный Питон.
— Я бы с удовольствием. Надо будет поучиться, — скромно ответил Слонёнок.
— И осилить эту науку тебе поможет твой новый нос! — приободрил его Двухцветный Питон. — Ты даже не представляешь, какое сокровище тебе досталось!
— Большое вам спасибо, — поблагодарил Слонёнок своего нового друга, — я непременно приму это к сведению. — И в раздумье добавил: — Кажется, дома меня уже заждались.
И пошёл Слонёнок через всю Африку к себе домой, помахивая своим новеньким хоботом. Когда ему хотелось есть, он сбивал им
плоды прямо с дерева, а не стоял под ним, как прежде, в надежде, что они сами упадут на землю.
Теперь, когда Слонёнку хотелось пощипать травку, он не ползал на коленях, не наклонял низко голову, а рвал сочную зелень прямо с земли.
Когда ему докучали мухи, он отгонял их веткой, сорванной хоботом с дерева, когда припекало солнце — делал мокрые нашлёпки из ила. А когда ему становилось скучно, он мурлыкал песенку, но звучала она громче медных труб.
Слонёнок нарочно свернул с дороги, чтобы повстречаться с каким-нибудь бегемотом и хорошенько его поколотить — ему очень хотелось поскорее проверить, правду ли ему говорил Двухцветный Питон про возможности его нового носа.
Поколотив первого попавшегося ему на пути бегемота, Слонёнок вернулся на прежнюю дорогу и пошёл по ней, подбирая с земли корки, которые разбрасывал по пути к Лимпопо (он любил, чтобы везде был порядок).
В один из поздних вечеров он наконец вернулся домой и, свернув хобот в кольцо, сказал близким:
— Здравствуйте! Вот я и вернулся! Ну, как вы тут поживали без меня?
Все близкие Слонёнка очень обрадовались ему и наперебой закричали:
— Давненько ты не получал от нас тумаков за своё несносное любопытство!
А два его брата особенно обрадовались долгожданной встрече и стали подзывать его к себе:
— Ну-ка, подойди к нам поближе!
— Как бы не так! — засмеялся Слонёнок. — Это вы подойдите ко мне и посмотрите, как я теперь умею драться! — И он, ловко развернув свой хобот, дал каждому из своих братьев по затрещине. Не успели они даже опомниться, как покатились от него кувырком в заросли высокой травы.
— Ой-ой-ой-ой! — застонали братья, барахтаясь на земле. — Клянёмся бананами, тебя этому кто-то научил!
Наконец они оба встали на ноги и только теперь заметили, что Слонёнок очень изме нился внешне.
— Это что ещё у тебя за штуковина? -спросил один из братьев, пялясь на его длинный хобот.
— Это мой новый нос! — с достоинством ответил Слонёнок.
— А где ты его взял? — с завистью спросил второй брат.
— Мне его дал Крокодил, который живёт на мутно-зелёной реке Лимпопо, в обмен на мой вопрос, что он ест на обед.
— Нос просто безобразный! — сказал дядюшка Павиан, взирая на хобот с нижней ветки растущего вблизи высокого дерева.
— Может, и так, — согласился с ним Слонёнок. — Но зато как хорошо им защищаться! — И он, недолго думая, подцепил хоботом своего волосатого дядюшку за волосатую ногу и сунул его в гнездо к шершням.
И так по очереди Слонёнок расправился со всеми своими обидчиками. У тётки Страусихи он выдернул несколько перьев на хвосте, а долговязого дядьку Жирафа схватил за ногу и проволок через колючий терновник.
Тётушке Бегемотихе, после сытного обеда вздремнувшей в болотной тине, он стал пускать пузыри в ухо. И так расходился Слонёнок, что стал размахивать своим хоботом направо и налево — все только глаза на него таращили от изумления. Но птичку Коло-Коло он не тронул и всем родственникам сказал, чтобы те не обижали её.
Дело дошло до того, что все слоны — кто раньше, кто позже -отправились к мутно-зелёной реке Лимпопо, где растут ядовитые деревья, нагоняющие лихорадку, просить Крокодила, чтобы тот сделал им новые носы.
Крокодил никому не отказывал в просьбе, и таким образом вскоре все слоны были с новыми носами. Когда они возвращались домой, в своё стадо, никто из них больше не дрался, потому что каждый мог дать друг другу сдачи.
И с тех пор у всех слонов хоботы одинаковые, то есть точно такие, как у нашего любопытного Слонёнка, о котором я рассказал.

Джозеф Редьярд Киплинг
(1865-1936)
Редьярд Киплинг — английский писатель и поэт. Его бесценный жизненный опыт и грандиозный талант подарили миру знаменитых персонажей. Все знают храброго мангуста Рикки-Тикки-Тави, любопытного Слонёнка, грациозную Багиру и грозного тигра Шер Хана.
Редьярд Киплинг родился в 1865 году в Британской Индии, в Бомбее. Его отец был профессором школы искусств. Это, несомненно, имело важное значение в художественном развитии будущего писателя.
Киплинг жил в Англии, но много ездил по миру. Он побывал в США, Южной Африке, Китае, Японии, Бирме. Жители этих стран стали героями его статей, рассказов, сказок и стихов. Но больше всего его прославили истории из жизни знакомой ему с детства Индии, особенно сказки и рассказы из знаменитой «Книги джунглей».
В 1907 году Редьярду Киплингу вручили Нобелевскую премию по литературе. Он оказался самым молодым нобелевским лауреатом в этой области.
Сказки и рассказы Джозефа Редьярда Киплинга наполнены чувством свободы, жажды приключений, открывают загадочный мир дальних стран. Его произведения учат справедливости, силе духа, терпению и благородству.

Знаменитый британский писатель Редьярд Киплинг писал не только детские сказки, но и серьёзные романы, а также прекрасные стихи. Может быть, поэтому его сказки интересны и детям и взрослым, они такие весёлые, необычные, полные приключений и непростых идей. Действие их происходит в далёких загадочных странах или в древнем мире.