Книга: «Дудочка удачи» Петер Кристен Асбьёрнсен

Жил на свете мальчик по имени Кнут. Отца и матери у него не было, и жил он у своей бабушки в бедной хижине на берегу моря. Берег назывался Жемчужным, хотя, по правде говоря, никто никогда не находил здесь даже самой маленькой жемчужины.
У Кнута была одна рубашка, одни штаны, одна куртка и одна шапка. Летом он бегал босиком — и это не так уж плохо. А на зиму у него были шерстяные чулки и деревянные башмаки — это уж совсем хорошо.
Кнут редко бывал сыт, но зато всегда был весел. А ведь не так-то просто смеяться, когда от голода всё время сосет под ложечкой! Не всякий может этим похвастаться.
Бабушка Кнута пряла шерсть, а Кнут носил продавать ее в усадьбу господина Петермана.
На деньги, которые приносил Кнут, бабушка покупала ржаную муку, а из муки пекла лепешки. Если выручка была хорошая, на столе появлялось даже кислое молоко. Но чаще всего приходилось сидеть на картошке со своего огорода. Правда, ее тоже хватало ненадолго — весь огород был не больше бабушкиного одеяла. Много ли соберешь с такого клочка земли!
Однажды поутру Кнут сидел на Жемчужном берегу и перебирал желтоватые круглые камешки, которые были очень похожи на теплые вареные картофелины. Только, к сожалению, их нельзя было есть, и мальчик забавлялся тем, что ловко закидывал их в воду.
И вдруг он увидел среди камней маленькую камышовую дудочку. Это была самая обыкновенная дудочка. У Кнута было таких с десяток: и подлиннее, и покороче, и потолще, и потоньше. Но эта, конечно, тоже не была лишней.
Кнут приложил дудочку к губам и легонько дунул.
— Тра-ла-ла! Тра-ла-ла! — весело залилась дудочка.
Мальчик дунул еще раз, и дудочка жалобно затянула:
— Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Кнут дунул в третий раз, и дудочка ласково запела:
— Баю-бай! Баю-бай!
Кнут снова и снова прикладывал дудочку к губам, но никакой другой песенки она не знала.
Мальчик спрятал дудочку в карман, а сам уселся на камень возле воды. В этот день он был очень голоден. На завтрак у бабушки не нашлось ничего, да и на обед, наверное, будет немногим больше.
«Ах, как было бы хорошо попасть сейчас на кухню господина Петермана!» — подумал Кнут, и ему даже показалось, что он слышит запах вареной салаки.
Чтобы не сидеть сложа руки, мальчик решил закинуть удочку. Но рыба, как назло, не клевала.
После вчерашней бури море было неспокойно. Волны, как большие стеклянные горы, набегали на берег и, коснувшись песка, снова отбегали назад.
И вдруг одна волна — самая большая, самая высокая — подкатилась к ногам Кнута, и в шорохе воды ему послышались слова:
— Кнут, не нашел ли ты дудочку морской царевны? Она поет только три песенки. Когда она поет: «Тра-ла-ла!» — все смеются; когда она поет: «Баю-бай!» — все засыпают; когда она поет: «Ой-ой-ой!» — все плачут.
— Вот как! — сказал Кнут. — Значит, это волшебная дудочка? Да, я нашел ее, но теперь-то уж ни за что не отдам. Ступай-ка своей дорогой, волна!
Волна что-то сердито пророкотала, но что именно -разобрать было нельзя, и отхлынула от берега.
А Кнут достал дудочку из кармана и принялся ее разглядывать.
— Так, значит, ты умеешь колдовать? А ну-ка наколдуй, чтобы рыба от меня не уходила!
Кнут дунул в дудочку, и она протяжно запела:
— Баю-бай! Баю-бай!
И вот — не прошло и минуты — у самого берега всплыл один окунь, за ним другой, за другим третий. Потом всплыли лососи, щуки, сиги, а там пошла плотва, салака, корюшка и прочая быстрохвостая мелочь, какая только водится в море. Вся рыба, скованная сном, лежала на боку, тихонько покачиваясь на волнах. И уж столько ее было, что хоть руками выбирай!
«Ого! Сегодня у меня будет богатый улов!» — подумал Кнут и побежал домой за корзинкой.
Но, когда он вернулся, к берегу нельзя было подойти. Дикие утки, гуси, лебеди и другие незваные гости сле-
телись сюда, почуяв добычу, и с жадностью пожирали сонную рыбу.
Самыми ненасытными и горластыми были чайки.
— Хватай! Хватай! — кричали они наперебой так, что было слышно на полмили вокруг.
И вдруг прямо в гущу этого крикливого птичьего базара врезался морской орел. Он выхватил из воды самого большого лосося и полетел прочь.
Кнут чуть было не заплакал от обиды.
— Вот я вам покажу, воры! — закричал он и, схватив полную пригоршню камней, стал швырять в птиц.
Кому он подбил крыло, кому зашиб лапу, но птицы все равно не разлетались.
Кто знает, чем бы это кончилось, но тут со стороны залива ударил выстрел, потом еще и еще. После каждого выстрела птицы замертво падали в воду и так же, как рыбы, покачивались на волнах.
Скоро почти все птицы были перебиты, а те, которых не настиг выстрел, с громким криком разлетелись в разные стороны.
В это время из-за мыса выплыла лодка с тремя охотниками. Это был господин Петерман со своими друзьями.
Сегодня охотники были очень довольны. Еще бы! Такой охоты у них в жизни еще не было!
— А, это ты, Кнут! — крикнул господин Петерман. -Как это тебе удалось подманить столько птицы?
— Да я вовсе не подманивал этих птиц, — сказал Кнут. — Я играл на своей дудочке рыбам, а птицы, как видно, тоже захотели послушать мою музыку!
— Видно, ты очень искусный музыкант, — сказал господин Петерман. — С сегодняшнего дня я так и буду называть тебя: Кнут-Музыкант.
— Что ж, я согласен, — сказал мальчик.
Да и почему бы он стал спорить? Ведь Кнут-Музыкант звучит ничуть не хуже, чем, например, Кнут Андерсон, или Кнут Седерлунд, или Кнут Маттсон.
— Послушай, Кнут-Музыкант, — сказал господин Петерман, подбирая из воды убитую птицу, — что это с тобой случилось? Ты стал тощий, как жердь.
— На что же мне быть похожим, если обедать мне приходится вприглядку? — весело сказал Кнут.
— Пожалуй, ты прав, — согласился господин Петерман. — Но сегодня я приглашаю тебя к себе на обед.
Ведь если бы не ты, мы никогда бы не настреляли столько дичи. Только приходи не раньше четырех, а то птицу не успеют зажарить. Но смотри, не опаздывай — я не люблю ждать.
— Благодарю вас, — сказал Кнут, — я приду ровно в четыре.
А сам подумал: «Тому, кто ничего не ел со вчерашнего дня, не так-то легко ждать до четырех часов».
Наконец лодка, нагруженная дичью, отчалила от берега, а Кнут с пустыми руками пошел домой.
— Ну, Кнут, много ли ты наловил рыбы? — спросила бабушка.
— Наловить-то я ничего не наловил, а видеть — много видел. Но рыбу съели птицы, а птиц подстрелил господин Петерман.
— Плохо дело, Кнут! — сказала бабушка. — Сегодня на обед у нас только и есть что четыре картофелины, две салаки и пол-ломтя хлеба.
— Пусть всё это останется вам, бабушка, — сказал Кнут. — Я сегодня дома не обедаю. Господин Петерман пригласил меня к себе на обед, и я принесу вам в кармане кусочек сыру.
— Смотри только, не ходи через Киикальский лес, Кнут, — сказала бабушка. — Там живут эльфы. Там находятся владения горного короля, снежного короля и королевы лесов. Самое лучшее — идти берегом.
— Берегом очень далеко, бабушка, а я ведь со вчерашнего дня ничего не ел.
— Ну иди как знаешь. Да не думай о еде, а то еще больше захочется есть.
— Не беспокойтесь, бабушка. По дороге я буду повторять правила грамматики, — сказал Кнут и отправился в путь.
«Неужели же я потащусь по берегу, когда лесом дорога вдвое короче!» — подумал Кнут, и, дойдя до поворота, свернул на тропинку, которая вела прямо в Кии-кальский лес.
«Существительные бывают собственные и нарицательные… Что сие значит?» — спрашивал самого себя Кнут, пробираясь лесной чащей.
Но он еще не успел ответить на этот трудный вопрос, как вдруг увидел маленького сухонького старичка, который изо всех сил толкал тележку, нагруженную железными листами.
— А, здравствуй, здравствуй, Кнут-Музыкант! — сказал старичок. — Что это с тобой? Ты очень похудел!
— Как же я могу потолстеть, когда со вчерашнего дня во рту у меня не было ничего, кроме правил грамматики! Но кто вам сказал, что меня зовут Кнут-Музыкант?
— А я никого не спрашивал. Я сам знаю, кого как зовут.
«Это удивительно, — подумал Кнут. — Ведь даже я не знал еще сегодня утром, что меня зовут Кнут-Музыкант».
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? — снова спросил Кнут старичка. — Я вижу, что вам трудно тащить эту тележку.
— Что ж, помоги, если хочешь, Музыкант, — сказал старичок.
Кнут налег на тележку, и они двинулись дальше в глубь леса. У подножия горы, спрятавшейся в самой чаще, старичок остановился.
— Ну вот мы и дома, — сказал он. — Пойдем со мной, Кнут, и я угощу тебя на славу за то, что ты помог мне дотащить тележку.
«Пожалуй, не будет большой беды, если я зайду на минутку», — подумал Кнут и вслед за стариком полез в расселину горы.
Они долго пробирались по узким каменистым ходам, пока наконец не дошли до огромной пещеры.
Стены, пол, потолок — все тут сверкало и блестело золотом, серебром и драгоценными камнями.
— Неужели вы здесь живете? — спросил Кнут.
— Ну да, это мой дворец. Ведь я горный король, -сказал старичок. — И завтра я справляю свадьбу моей дочки. Все мои придворные так заняты приготовлениями к свадебному пиру, что некому позаботиться о моем сегодняшнем обеде. Вот мне и пришлось самому отправиться в кладовую за припасами.
— Но, если я не ошибаюсь, вы привезли какое-то железо, — сказал Кнут.
— Не какое-то, мой мальчик, а листовое, и к тому же самого лучшего сорта. Оно гораздо вкуснее простой железной руды. Листовое железо — мое самое любимое кушанье, особенно если его раскалить добела. Ну-ка признавайся, приходилось тебе когда-нибудь есть листовое железо, да еще раскаленное добела?
— Что-то не припомню, — ответил Кнут.
— Ну так сейчас ты узнаешь, что это такое! — сказал горный король. — Смотри, вот я кладу в печь два железных листа. Через три минуты они будут совсем белые. Тогда лезь прямо в печь и откуси кусочек свежераскаленного железа.
— Благодарю вас, — сказал Кнут, — но я бы предпочел кусок свежевыпеченного хлеба и миску простокваши.
— Посмотрите-ка на него! — воскликнул горный король. — Этот мальчишка, видно, совсем не понимает толка в еде! Полезай, говорят тебе, в печь, железо уже совсем готово!
— Нет уж! В печь я не полезу. Не очень-то приятно сгореть там, как щепка!
— Что за вздор ты мелешь? Там совсем не жарко. Обыкновенная комнатная температура.
И, схватив Кнута за шиворот, старик потащил его к пылающей печи.
Тут уж Кнут не стал долго раздумывать: что было сил рванулся из рук старика и бросился бежать.
К счастью, он сразу нашел выход из пещеры. Он бежал по лесу напрямик, не разбирая дороги. Колючие кусты можжевельника хватали его за куртку, словно хотели сорвать ее с плеч, еловые ветки кололи глаза, вереск и голубика цеплялись за ноги.
Только когда каменная гора осталась далеко позади, Кнут перевел дух.
«А ведь бабушка недаром говорила, что не надо ходить через Киикальский лес», — подумал Кнут, шагая тропинкой. И, чтобы идти было не так страшно, он снова принялся повторять правила грамматики: «Существительные бывают собственные и нарицательные… Что сие значит?»
Между тем в лесу становилось все холоднее и холоднее.
«Что сие значит?» — с удивлением подумал Кнут.
Земля крутом была покрыта снегом, а поперек дороги высилась огромная снежная гора.
«Вот так штука! — подумал мальчик. — Среди лета -зима!..» Он сделал несколько шагов по снегу и вдруг провалился в глубокую яму.
Когда Кнут поднялся на ноги, ни леса, ни тропинки не было. Он стоял в сверкающем ледяном дворце. Все стены дворца были украшены зеркалами из чистейшего льда, полы устланы коврами из сверкающего инея, а потолки усыпаны снежными звездами.
Неуклюжие снежные чучела катались из угла в угол, а посередине стоял снежный великан — прямой, неподвижный, окоченевший. Борода у него была из ледяных сосулек, халат — из тонкого хрустящего льда, а башмаки — из замерзшего ягодного сока.
— Здравствуй, Кнут-Музыкант! — сказал великан. -Что это с тобой случилось? Ты таешь, как сосулька на солнце.
— Что же в этом удивительного, если со вчерашнего дня я не ел ничего, кроме кусочка каленого железа, -ответил Кнут, стуча зубами от холода.
— И все-таки не следует горячиться, молодой человек, — сказал великан. — Я — снежный король и от всех своих подданных требую хладнокровия. Поэтому-то из них и получаются настоящие снежные шары: крепкие и круглые. И тебя я тоже сделаю круглым, как шар… Эй, Снежное Чучело! Окуни-ка этого мальчишку семь раз в ледяную воду да повесь его на сучок — пусть промерзнет хорошенько!
— Постойте! — закричал Кнут. — Я и так уже промерз от головы до пят. Дайте мне лучше кружку парного молока и кусок жареного мяса.
— Слишком ты горяч, слишком горяч!.. Эй, Снежное Чучело! — приказал великан. — Дать этому мальчишке кусок замороженной ртути и кружку лихорадки!
Тут Кнуту и пришел бы конец, если бы он не вспомнил вдруг о своей дудочке. Кнут поспешно сунул ее в рот и стал дуть изо всех сил.
— Тра-ла-ла! Тра-ла-ла! Тра-ла-ла! — заиграла дудочка.
И сразу лицо великана скривилось — не то от злости,
не то от смеха. Он был вне себя от ярости, но почему-то ни с того ни с сего ему захотелось смеяться. Смех так и разбирал его. И чем больше он злился, тем громче
смеялся. Он так хохотал, так хохотал, что сосульки со звоном посыпались с его волос и бороды. Его прямо трясло от смеха, и в конце концов колени у него подогнулись, а голова скатилась с плеч и разбилась вдребезги.
И все его придворные тоже покатились со смеху и катались до тех пор, пока совсем не развалились.
Даже ледяные зеркала во дворце и те лопались от смеха.
Кнут и сам чуть не смеялся, но все-таки он играл и играл на своей дудочке, пока весь дворец не превратился в огромный сугроб… Поднялась метель. Снежный вихрь подхватил Кнута, закружил и куда-то понес…
Когда Кнут открыл глаза, он снова стоял на лесной тропинке. Снег растаял, по всему лесу зашумели ручьи. Опять вернулось лето.
«Теперь буду глядеть в оба», — подумал Кнут, пробираясь лесом.
Но не успел он сделать и нескольких шагов, как вдруг увидел чудесную зеленую полянку. Тут было столько земляники, что казалось, будто вся трава забрызгана красными капельками.
«Пожалуй, не случится большой беды, если я полакомлюсь немного ягодами. Ведь обед будет не раньше четырех», — подумал Кнут.
Но едва только он протянул руку за земляникой, как все ягодки бросились от него в разные стороны.
«Ну и дела! — подумал Кнут. — В этом лесу, кажется, все заколдовано, даже земляника».
Он наклонился к самой земле и тут только разглядел, что это вовсе не земляника, а крошечные лесные
человечки — эльфы. Ростом они были не выше кустиков земляники, и все — в красных юбочках и красных шапочках.
А на зеленой кочке посреди поляны сидела сама королева эльфов.
— Здравствуй, здравствуй, Кнут-Музыкант! — сказала королева. — Так это ты распугал весь мой народ?
— Прошу простить меня, ваше величество, — сказал Кнут, кланяясь королеве, — но я принял ваших подданных за спелую землянику.
— Бедный мальчик! — воскликнула королева. — Ты, наверное, очень голоден?
— Как же мне быть сытым, если со вчерашнего дня я ничего не ел, кроме каленого железа и замороженной ртути! — сказал Кнут.
— Да, этим, пожалуй, сыт не будешь, — согласилась королева эльфов и, обернувшись к своим фрейлинам, приказала: — Дайте ему маковую росинку и комариную ножку! Пусть бедняга хоть раз поест досыта.
— Благодарю вас, — сказал Кнут. — Но не лучше ли будет, если вы дадите мне корзинку земляники и ведро молока?
— Ну и грубиян же ты! — воскликнула королева. -Мало того, что ты явился в мое королевство без спросу и раздавил тридцать моих верных подданных! Ты еще смеешь спорить со мной!.. Эй, лесные пауки! Сюда! Принимайтесь за работу!
И тотчас с деревьев спустились тысячи длинноногих пауков. Они обступили Кнута со всех сторон и принялись опутывать его паутиной.
Кнут попытался было разорвать паутину руками, но руки его словно прилипли к куртке. Он хотел убежать, но не смог сделать ни шагу, как будто его спеленали. Глаза ему залепила густая паутиновая сетка, и кончилось тем, что он как подкошенный свалился в траву.
Ну и смех поднялся кругом! Вся лесная полянка смеялась над ним. Никогда еще эльфы так не веселились! Они прыгали и скакали вокруг Кнута, танцевали на нем, щекотали ему нос и шею и вообще были в восторге от всей этой забавы.
— Теперь лежи здесь, пока сам не запросишь капельку росы и комариную ножку! — пищали они ему в самое ухо.
«Плохо мое дело», — подумал Кнут. И вдруг в голову ему пришла прекрасная мысль.
я*
— Послушайте, маленькие эльфы, — взмолился Кнут, — для того чтобы вы на меня не сердились, я готов съесть не то что комариную ножку, а даже кусочек тростника! Пусть только кто-нибудь достанет его из моего кармана и сунет мне в рот.
Всем известно, что эльфы очень любопытны. Поэтому им, конечно, захотелось посмотреть, как это человек будет есть тростник.
И вот четверо смельчаков полезли, словно в глубокую пропасть, в карман Кнута. С трудом выволокли они тростниковую дудочку и потащили ее сначала вверх по руке Кнута, потом по его плечу, потом по шее, до самого подбородка. Тут они разом взялись за нее, подняли и приставили к губам Кнута.
И снова эльфы принялись танцевать и прыгать вокруг Кнута. Они так громко смеялись, что можно было
подумать, будто целые тучи комаров пищат над поляной.
А Кнут, едва только дудочка оказалась у него во рту, дунул в нее легонько, и дудочка жалобно запела:
— Ои-ои-ои! Ои-ои-ои!
И сразу на полянке затих веселый смех. Потом стало слышно, как на траву упала одна капля, потом другая, третья, и вот словно зашумел внезапно хлынувший дождь. Кнут, хоть и не видел ничего, но сразу догадался, что это плачут эльфы. Ему даже стало жалко, что эти маленькие веселые существа так горюют.
— Послушайте, — сказал наконец Кнут, — если вы освободите меня, я прикажу моей дудочке развеселить вас. А не освободите — так вечно будете лить слезы!
Ничего страшнее этого эльфы не могли себе представить. Громко всхлипывая, они бросились срывать с мальчика паутину, распутывать ему руки и ноги.
И вот наконец Кнут встал во весь рост и оглядел своих маленьких врагов. Ну и жалкий был у них вид!
Но все-таки мальчик не мог отказать себе в удовольствии еще разок пугнуть их. Он снова дунул в дудочку, и она снова протяжно и жалобно затянула:
— Ой-ой-ой!..
Бедные эльфы! Больше всего на свете они хотели смеяться, а эта ужасная дудочка заставляла их плакать.
Но Кнут не стал долго мучить их. Он еще раз дунул в дудочку, и громкая веселая песня зазвучала над поляной.
— Тра-ла-ла! Тра-ла-ла! — заливалась дудочка.
Что тут сделалось с эльфами! Они чуть с ума не сошли от радости. Они прыгали так высоко, что могли достать даже жаворонков в небе. Кнут то и дело отряхивался, потому что эльфы сыпались на него, словно осенние листья.
— Ну, мне пора идти, — сказал Кнут, когда эльфы вволю наплясались. — До свидания, маленькие эльфы! Веселитесь, да не забывайте о моей дудочке!
И Кнут снова отправился в путь.
«С горным королем, со снежным королем и с эльфами я уже познакомился. Интересно, чем угостит меня королева лесов?..» — думал Кнут, шагая по лесу.
Он отошел не очень далеко, как вдруг увидел в стороне от тропинки болото, поросшее морошкой.
«А что если я съем несколько ягодок? — подумал Кнут. — Кажется, это самая обыкновенная морошка -не ходит, не говорит, не плачет и не смеется».
У края болота лежала огромная старая ель, поваленная, как видно, бурей. Раздвигая густые, мохнатые ветки, Кнут полез через толстый ствол. И вдруг — он так и обмер от страха — ель поднялась во весь рост, а Кнут повис высоко над землей, зацепившись за ветку.
— Кто это осмелился потревожить меня после обеда? — хриплым, скрипучим голосом проговорила ель. -А, это ты, Кнут-Музыкант! Ты что же, не знаешь, где находишься? Я — королева леса. На семь миль вокруг тянутся мои владения. Видишь, какой у меня прекрасный дворец?
Кнут посмотрел по сторонам, но на семь миль вокруг не было видно ничего, кроме дикой, непроходимой чащи.
Стараясь говорить как можно вежливее, Кнут спросил, нельзя ли ему спуститься на землю, чтобы собрать немного морошки.
— Что! Морошки? — зашумела ель. — Если ты голоден, ешь мох. Я прикажу тебе дать семь возов мха. Это будет настоящее королевское угощение!
— Благодарю вас, — сказал Кнут, — но я с большим удовольствием съел бы воз яблочного киселя и семь бочек меда.
— Кисель, говоришь? Да я из тебя самого сделаю кисель!.. Эй, мой верный орел! Бери этого мальчишку! Можешь приготовить из него обед для своих птенцов!
Мальчик поднял голову и увидел на верхушке ели огромного орла, который смотрел на него кровожадными глазами. Хотя сам Кнут и не прочь был пообедать,
но ему не очень-то улыбалось достаться на обед орлу. Он хотел спрыгнуть вниз, но не тут-то было — колючие ветки крепко держали его за руки и за ноги.
Кнут совсем приуныл. И вдруг он почувствовал какое-то легкое прикосновение — словно кузнечик пробежал по его рукаву, прыгнул на воротник, вскочил к нему на подбородок. Кнут скосил глаза. Это был маленький эльф. Когда все эльфы на поляне плясали и прыгали вокруг Кнута, он попал Кнуту в карман да так и застрял там.
С трудом, точно из глубокой пропасти, выбрался он теперь из кармана и тащил за собой волшебную дудочку, которая была раз в шесть больше его самого.
— Играй! — сказал эльф, приставляя дудочку к губам Кнута. Кнут сжал дудочку губами и дунул в нее.
— Баю-бай! Баю-бай! — протяжно запела дудочка.
И сразу ель стала зевать, потягиваться всеми своими ветками и наконец, что-то бормоча о невежах, которые помешали ей поспать после обеда, снова растянулась на болоте…
Когда Кнут выкарабкался из-под веток, весь лес храпел так, будто рычала добрая сотня медведей. Даже у кровожадного орла слипались глаза, и, тяжело взмахивая крыльями, он полетел прочь, засыпая на лету.
Кнут быстро перебрался через деревья, поваленные сном, и вышел на проселочную дорогу. Отсюда до усадьбы господина Петермана было уже совсем недалеко.
Кнут прибавил шагу. Но как он ни спешил, а все-таки к обеду опоздал.
Когда Кнут вошел в дом, все уже сидели в столовой за столом и ели жареную утку. Утка, как видно, была очень вкусная, и гости, не уставая, хвалили охотника, который ее подстрелил, и повара, который ее зажарил.
— Добро пожаловать, Музыкант! — сказал господин Петерман, увидев Кнута. — Что же это ты опоздал к обеду?
— Как же мне было не опоздать, когда я уже четыре раза был на званых обедах и отведал каленого железа, замороженной ртути, комариной ножки с приправой из утренней росы и на сладкое семь возов мха! — весело сказал Кнут.
— Ого, не слишком ли это много? Боюсь, не объелся ли ты! — воскликнул господин Петерман. — Хорошо, по крайней мере, что мы тебя не ждали. После таких лакомств ты, конечно, откажешься от обыкновенной жареной утки! — и он весело подмигнул гостям, очень
довольный своей шуткой. — А чтобы тебе не было скучно смотреть, как мы едим, — добавил господин Петер-ман для утешения, — поиграй нам на своей дудочке, Кнут! Ты ведь отличный музыкант!
«Пожалуй, это будет потруднее, чем есть каленое железо и замороженную ртуть», — подумал Кнут. Но вслух сказал:
— Извольте! Если вам так хочется, я поиграю.
Он вытащил дудочку и легонько дунул в нее.
— Ой-ой-ой! — грустно затянула дудочка.
И сразу же господин Петерман тяжело вздохнул. Глядя на него, стали вздыхать и гости, на глазах у всех выступили слезы, никто больше не хотел вкусной жареной утки.
— Ой-ой-ой! — протяжно пела дудочка.
— Знаешь что, Кнут, — громко всхлипывая, сказал господин Петерман, — лучше уж садись с нами обедать! Что-то твоя музыка не очень веселая… — и, уткнувшись лицом в салфетку, он залился слезами.
— Ну что ж, если вы просите, я, так и быть, составлю вам компанию, — сказал Кнут.
Он спрятал дудочку в карман и сел к столу.
Понемногу гости успокоились. Они вытерли слезы и, с опаской поглядывая на Кнута, снова придвинули к себе тарелки.
А Кнут как ни в чем не бывало принялся за суп, за пирог и за жареную утку.
Он был очень доволен, что проучил господина Петер-мана. Да и утка была отличная. Но что там ни говори, а дома, с бабушкой, обедать гораздо веселее! Поэтому Кнут поспешил домой. Но свое слово он сдержал и принес бабушке обещанный кусочек сыру.
Возвращался он берегом, и ему пришлось пройти лишние две мили. И все-таки дорога эта оказалась вдвое короче, чем дорога через Киикальский лес.
Королевские зайцы. Петер Кристен Асбьёрнсен
У одного старика было три сына. Старшего звали Пер, среднего — Поль, а младшего — Эспен, по прозванию Лежебока. Хотя, если правду говорить, все трое были порядочные лентяи. Делать они ничего не хотели, потому что для всякой работы они, видите ли, были слишком хороши, а для них всякая работа была слишком плоха.
Как-то раз услыхал старший брат Пер, что король ищет пастуха для своих зайцев, и говорит:
— Вот эта работа по мне! Ни забот, ни хлопот. Зайцы ведь не коровы, не лошади: их ни купать, ни поить, корму им не задавать… А честь немалая — как-никак самому королю служишь!
Отец стал его отговаривать:
— Да куда тебе, сынок, в пастухи наниматься! Зайцев пасти — не то что галок в небе считать. Ты вот с утра до вечера на лежанке валяешься, так тебе с боку на бок и то повернуться лень, а пойдешь в заячьи пастухи -только успевай во все стороны поворачиваться.
Но сколько ни говорил отец — только напрасно слова тратил. Уж если Пер что-нибудь вбил себе в голову, значит, так тому и быть. Вскинул он дорожный мешок за плечи и пошел наниматься к королю.
Шел он, шел и зашел так далеко, что дальше, кажется, уж некуда. Вдруг видит: у самой дороги стоит пень, а возле пня — старуха. Топчется старуха на одном месте,
а отойти не может, будто кто ее привязал. Только на самом деле никто ее не привязывал, а просто это нос у нее в расщелину попал — вот ей и не отойти от пня.
Как увидел это Пер -давай хохотать!
Рассердилась старуха.
— Ну чего зубы скалишь? — говорит. — Ты бы лучше помог мне. Вот уж сто лет прошло, а я дальше своего носа ничего не вижу. Крошки во рту не держала, маковой росинки не отведала.
Пер захохотал пуще прежнего.
— Вот это потеха так потеха!..
Ну, коли ты сто лет терпела, так можешь еще сто потерпеть! — сказал Пер. И пошел дальше.
Наконец пришел он в королевский замок и потребовал, чтобы его провели прямо к королю.
Король сидел на золотом троне в королевской короне и в мантии.
Он милостиво принял Пера, и они быстро обо всем сговорились.
Работы от Пера не требовалось никакой — только пасти зайцев, -а еду и жалованье король назначил ему прямо королевские. Правда,
король сказал, что, если хоть один заяц из его королевского стада пропадет, у Пера вырежут из спины три ремня, а самого его бросят живым в змеиный ров. Ну да Пера не так-то легко было запугать. Он и слушать про это не стал и сразу потребовал себе королевский ужин.
На другой день Пер отправился пасти зайцев.
Зайцы оказались послушными и смирными, как ягнята. Они чинно шли по лугу, и ни один не отбился от стада даже на полшага. Но едва только Пер дошел со своим стадом до леса, как зайцы — словно следом за ними неслась стая гончих — бросились врассыпную кто куда.
Пер с ног сбился, гоняясь за ними, — да где там! Разве зайца догонишь!
Целый день бегал Пер по холмам, по горам, но не поймал и самого маленького зайчонка. Так и вернулся он в королевский замок один, без стада.
А в замке его уже поджидал палач с острым ножом в руках. Палач вырезал у Пера из спины три ремня и бросил его в змеиный ров.
Одним словом, что король пообещал, то Пер и получил.
Прошло немного времени, и стал средний брат Поль собираться в путь-дорогу. Тоже легкой работы захотел.
Уж как только отец его не отговаривал! Но Поль, так же как и Пер, и слушать его не стал.
Вскинул Поль дорожный мешок за спину и пошел наниматься в королевские пастухи.
Ну, про это и рассказывать долго не стоит. Все, что случилось с Пером, случилось и с Полем.
По дороге увидел он ту же самую старуху и пожелал ей — так же как и его старший братец — простоять, не сходя с места, еще сто лет.
Потом он пришел в королевский замок, нанялся в пастухи, утром вышел из ворот замка со стадом, а вечером вернулся в королевский замок без единого зайца.
Ну и дальше все было точь-в-точь, как с его старшим братом: вырезали у Поля из спины три ремня и бросили самого его в змеиный ров.
Пришло время Эспену собираться в путь.
— Чем я хуже братьев? — говорит Эспен. — Зайцев пасти — дело нетрудное. Лежи себе, полеживай, грейся
на солнышке да по сторонам поглядывай. От такой работы грех отказываться.
— Да что ты, сынок! — говорит ему отец. — Не берись не за свое дело, не по тебе эта работа. За таким зверем, как заяц, не то что бегать — птицей летать надо. А ты, как муха, прилипшая к смоле, ползаешь. Зайца поймать — не то что блоху рукавицей убить. Пропадешь ты, как пропали твои старшие братья. Лучше бы ты дома сидел. А работа тебе и здесь найдется.
Но Эспена не так-то легко было уговорить. Недолго думая вскинул он дорожный мешок за плечи и отправился в путь.
Шел он, шел и порядком проголодался. Вдруг видит — у дороги стоит пень.
«Вот сяду я на этот пенечек да и подкреплюсь немного», — думает Эспен.
Подходит — что за диво! — старуха носом в пень вросла.
— Добрый день, бабушка, — поздоровался с ней Эспен. — Что это ты тут стоишь? Носик свой об пенек точишь?
— Какое там — нос точу! Хотела я себе щепок наколоть, обед сготовить, — говорит старуха, — да и попала невзначай носом в щель. Сто лет возле этого пня стою, сто лет не пила, не ела, и никто меня не пожалел, — ты первый ласковое слово сказал. Сослужи мне, добрый человек, службу, помоги нос вытащить, а я уж тебя отблагодарю, в долгу не останусь.
Ну, Эспен живо скинул мешок, вогнал в расщелину пня толстый клин, — старуха и вытащила нос.
— А теперь бабушка, — говорит Эспен, — давай закусим. Самое время сейчас завтракать.
Достал Эспен из мешка хлеб и сало и протянул старухе.
Сами понимаете, уговаривать ее не пришлось — за сто лет порядком проголодалась!
Поела старуха как следует и говорит:
— Ну, парень, ты меня пожалел, от беды избавил, и я тебя пожалею, от беды спасу. На вот, возьми эту дудочку. Эта дудочка не простая. Свистнешь в один конец — все от тебя мигом разбегутся, свистнешь в другой конец — все к тебе назад прибегут. Да к тому же эта дудочка никогда не потеряется: продашь ли ты ее, или
обронишь, или выманят ее у тебя — она все равно к тебе вернется.
— Вот это подарок! — говорит Эспен. — Спасибо тебе, бабушка!
Он засунул дудочку поглубже за пазуху — потому что хоть и волшебная она, хоть и не мог ее никто украсть, а все-таки лучше ее от чужих глаз подальше припрятать, — потом распрощался со старухой и пошел своей дорогой.
Приходит он к королевскому дворцу, а там его как раз и ждали. Король сразу нанял его в пастухи, положил ему хорошее жалованье и даже пообещал отдать за него принцессу, если только он будет исправно пасти зайцев.
— Ну, а если не убережешь стадо, — сказал король, -тогда пеняй на себя: вырежут у тебя из спины три ремня, а самого тебя бросят живым в змеиный ров.
— Что ж, согласен! — сказал Эспен. — А теперь давайте-ка мне скорее ужинать, а то с дороги я очень проголодался.
Поел Эспен, поспал, а утром, чуть свет, повел зайцев на луг. Да прежде чем за ворота замка выйти, говорит королевским слугам:
— А ну-ка, сосчитайте ваших зайцев, чтобы потом лишних споров-разговоров не было.
— Чего там считать, — говорят ему слуги, — они у нас давно пересчитаны. Ровным счетом девяносто девять зайцев.
Ну, девяносто девять так девяносто девять.
Ушел Эспен.
А король, чуть только закрылись за ним ворота, приказал сейчас же точить нож, да поострее! Король отлично знал, что никакому пастуху не уберечь зайцев, будь их девяносто девять или сто — все равно.
Тем временем Эспен преспокойно пас себе зайцев.
Зайцы шли по лугу так чинно и послушно, словно они были не зайцы, а смирные овечки. Ни один не отобьется, не вырвется, все друг к другу жмутся, один другого держится.
Так потихонечку, полегонечку добрел Эспен со своим стадом до опушки леса.
И тут, словно бес какой вселился в зайцев, все кинулись врассыпную.
Да только Эспен не стал особенно горевать.
— Скачите, — говорит, — себе на здоровье, куда ваши косые глаза глядят.
Достал он свою дудочку да еще и посвистел зайцам вслед, чтобы они подальше убрались и не мелькали перед глазами.
А сам преспокойно улегся на травке да так и проспал весь день…
Вечером, когда солнце спряталось за горами, Эспен снова достал свою дудочку и только свистнул разок, как все зайцы сбежались на лужайку. Да мало того что сбежались, а еще выстроились рядами, точь-в-точь как солдаты на параде.
— Ну, теперь — шагом марш! — скомандовал Эспен и повел зайцев в королевский замок.
В это самое время король, королева и принцесса вышли из своих покоев, чтобы поглядеть, как палач
будет расправляться с Эспеном. И вдруг видят: идет себе по дороге Эспен, а за ним — в целости и сохранности — заячье стадо. Все так удивились, что глазам своим не поверили. Да и было чему удивляться! Зайцы шли в ногу, точно солдаты, а впереди шагал Эспен и наигрывал на дудочке марш.
У ворот замка Эспен остановился и скомандовал:
— Раз! Два! Смирно!
И зайцы, притопнув лапками, остановились и замерли.
Тут уж король не выдержал и, забыв о своем королевском достоинстве, принялся сам считать зайцев.
Как только он не старался! И справа налево считал, и слева направо пересчитывал, и с начала до конца, и с конца до начала, а все-таки зайцев было ровно девяносто девять — откуда ни считай, — и ни одним меньше.
Тогда королева и принцесса тоже стали пересчитывать зайцев. Но и это не помогло ни на волос — зайцев было ровно девяносто девять.
— Я вижу, ты неплохой пастух, — проворчал король и, не глядя на Эспена, пошел в замок. Король был очень недоволен.
А принцесса подумала: «Вот это молодец так молодец!» — и ласково взглянула на Эспена.
На другой день Эспен снова пошел в лес со своим стадом. Зайцев он разогнал подальше, чтобы они не вертелись у него под носом, а сам опять улегся на травке.
Солнышко ласково припекало, земляники кругом было столько, что Эспен, не сходя с места, собирал ее целыми пригоршнями, под боком у него была сумка, доверху набитая и печеным, и соленым, и жареным, а в кармане лежала волшебная дудочка.
Кажется, чего уж лучше! И в самом деле Эспен ничего лучшего и выдумать не мог!
А король тем временем не знал ни одной спокойной минуты. Он даже от завтрака отказался и все думал да раздумывал, как это Эспен ухитрился собрать всех зайцев. А так как додуматься он все равно не мог, то он решил сделать вот что: подослать к Эспену фрейлину, чтобы она выведала у Эспена его секрет.
Фрейлина не очень-то обрадовалась такому поручению. Слыханое ли дело, чтобы первая фрейлина королевского двора разговаривала с простым пастухом! Но король не любил, когда с ним спорили, и ей пришлось пойти.
С кочки на кочку, от цветочка к цветочку, точно стрекоза, запрыгала фрейлина по лужайке и наконец добралась до опушки леса.
Разговор она начала издалека:
— Добрый день, Эспен!
— Добрый день, фрейлина!
— Не правда ли, какая хорошая погода, Эспен!
— Ваша правда, отличная погода, фрейлина!
— И птички как хорошо поют!
— Прекрасно поют, фрейлина!
Фрейлина замолчала, не зная, что бы еще сказать. И Эспен молчал.
— Послушай, Эспен, а что ты тут делаешь? — спросила наконец фрейлина.
— Как видите, пасу зайцев.
— Да ведь они у тебя все разбежались, — засмеялась фрейлина. — Я ни одного не вижу.
— Что ж, что разбежались, — сказал Эспен. — Когда надо будет, я их позову, они и сбегутся ко мне.
— Это удивительно! — воскликнула фрейлина. — И почему это зайцы тебя слушаются?
— Да они не меня слушаются, а мою дудочку, — сказал Эспен. — Вот поглядите сами.
Эспен дунул в свою дудочку — и верно, все зайцы мигом сбежались на лужайку.
— А хотите, дуну еще раз, и все зайцы снова разбегутся.
Эспен дунул еще раз, и все зайцы разбежались.
— Ах, Эспен, что за прелесть эта дудочка! Я охотно дам тебе за эту безделицу сто талеров.
— Сто талеров, пожалуй, маловато за такую дудочку, — сказал Эспен.
— Да что ты, Эспен! Надо все-таки и совесть иметь! Ты подумай только — сто талеров! Тебе, верно, и не снились такие деньги!
— Что правда, то правда, больше одного талера я никогда ни во сне, ни наяву не видал. Ну ладно, давайте мне сто талеров, да в придачу снимите-ка с меня сапоги. Жара такая, что шевельнуться неохота.
Ух, как рассердилась фрейлина!
— Невежа! Грубиян! Как ты смеешь!.. Чтобы я, первая фрейлина королевского двора, снимала сапоги с какого-то пастуха!..
— Да я ведь вас не заставляю, — сказал ей Эспен спокойно. — Не хотите, не надо. Только дудочку я иначе не отдам.
Фрейлина чуть не заплакала с досады. Нет, она ни за что не станет снимать сапоги с этого невежи! Во-первых, она знатная дама, первая фрейлина при дворе короля. Во-вторых, кто-нибудь может увидеть это, и тогда все придворные поднимут ее на смех…
Но что там ни говори, а ведь без дудочки нельзя во дворец вернуться.
Она поглядела по сторонам. Нигде никого не было.
— Давай сюда ногу! — решительно сказала фрейлина.
Она зажмурила покрепче глаза, чтобы даже самой не видеть того, что делает, и стащила с Эспена сапоги -сперва левый, потом правый.
Наконец все было кончено. Фрейлина отсчитала сто талеров, получила взамен дудочку и, очень довольная тем, что все так хорошо обошлось, побежала домой.
Но все обошлось не так уж хорошо. Когда фрейлина пришла в замок, дудочки у нее не было.
Она готова была поклясться чем угодно, что не потеряла дудочку, а все-таки дудочки у нее не было. И в этом нет ничего удивительного. Ведь фрейлина не знала, что дудочка эта — самая волшебная из всех волшебных дудочек на свете и что она всегда возвра-
щается к своему хозяину, кто бы ее ни взял, куда бы ни спрятал.
Так оно и случилось. Не прошло и пяти минут после того, как фрейлина ушла, а дудочка уже лежала в кармане у Эспена, и, когда наступил вечер, он опять собрал всех зайцев и привел их в королевский замок — всех до одного.
На следующий день король и королева решили подослать к Эспену принцессу.
— Уж она-то выманит дудочку у Эспена, — сказала королева.
Принцесса сразу приступила к делу.
— Послушай, Эспен, — сказала она голосом нежным, как пение жаворонка, — я знаю, ты такой добрый, что не откажешь мне в просьбе. Моя фрейлина говорила, что у тебя есть чудесная дудочка. Продай мне эту дудочку! Я дам тебе за нее двести талеров.
— Такую дудочку я бы никому и за тысячу талеров не уступил, — сказал Эспен. — Но вам, прекрасная принцесса, уж так и быть, отдам за двести, только вдобавок набейте-ка мне трубку да раскурите ее хорошенько.
— Ты, кажется, с ума сошел! — закричала принцесса и даже топнула ножкой. — Я скажу моему отцу, чтобы он сегодня же отрубил тебе голову. Ты забываешь, что я принцесса!
— Ну что ж, что принцесса, — преспокойно сказал Эспен. — А такой дудочки и у вас нет!
«Это верно», — подумала принцесса. Потом еще немного подумала и сказала:
— Ну ладно, давай сюда трубку.
Принцессе пришлось немало потрудиться, прежде чем она раскурила трубку. От горького дыма слезы ручьем катились у нее из глаз, а в носу у нее так щекотало, что она чихнула по крайней мере двадцать семь раз. И это еще не так много, — ведь она была самая настоящая принцесса, а принцессы трубок, как известно, не курят.
Наконец противная трубка раскурилась, принцесса отдала Эспену двести талеров, получила дудочку и бегом побежала домой.
Всю дорогу она так крепко сжимала кулак, в котором держала дудочку, что у нее даже рука онемела. И все-таки, когда принцесса вернулась в замок, оказалось, что дудочки у нее нет, словно она сквозь пальцы выскользнула.
Тогда сама королева решила идти к пастуху. Надо сказать, что королева была скуповата и никогда денег на ветер не бросала, но тут она сразу, не торгуясь, обещала Эспену триста талеров.
Но Эспену даже этого было мало. Он захотел, чтобы королева еще почистила ему куртку.
Сначала королева отказалась наотрез и даже припугнула пастуха змеиным рвом. Но дудочку надо было получить во что бы то ни стало. Что же королеве оставалось делать, как не согласиться? И она согласилась.
Правда, куртку королева вычистила из рук вон плохо, но много с нее и нельзя было спрашивать — ведь все-таки она была королева.
Получив дудочку, она крепко-накрепко завязала ее в свой шелковый носовой платок, а платок спрятала в кружевной рукав.
Но это нисколько не помогло, и, когда королева вернулась в замок, платок был на месте, и завязан он был по-прежнему, а дудочки в нем не было.
Тут уж король совсем рассердился:
— Что за ерунда! Я вижу, что у меня в королевстве никто ничего не умеет делать. Придется идти мне самому. Иначе мы так и не получим эту дурацкую дудочку.
И вот на следующее утро король отправился в лес.
Он милостиво кивнул Эспену и запросто уселся рядом с ним на травку. Король угостил Эспена своим королевским табаком и даже дал ему затянуться из своей королевской трубки. Они беседовали как самые добрые друзья, и никто бы не сказал, что один из них — король, а другой — пастух.
Когда все любезности были закончены, король наконец приступил к делу.
— Послушай, Эспен, — сказал он, пуская дым кольцами, — говорят у тебя есть какая-то дудочка.
— Да, у меня есть дудочка, — сказал Эспен. — Она, правда, не золотая, но ни один король не отказался бы от такой дудочки.
И он вытащил ее из кармана.
Дудочка, и верно, на вид была неказистая.
Король долго рассматривал ее и для верности даже испробовал ее волшебную силу. Дунул в один конец -и все зайцы сбежались, дунул в другой — все зайцы разбежались.
— Да, отличная дудочка, — сказал король. — Я понимаю, что даром ты ее не отдашь. Но я король и во всем поступаю по-королевски — я даю тебе за эту дудочку тысячу талеров.
— Тысяча талеров — это, конечно, немало, но для такой дудочки и тысяча талеров цена небольшая. Ну, да вот что: видите там на лугу пасется белая лошадь?
— Конечно. Это моя королевская лошадь. Если хочешь, я дам тебе ее в придачу.
— Нет уж, оставьте ее себе. А я хочу вот что: дайте мне тысячу талеров и поцелуйте эту лошадь, тогда Дудочка будет ваша.
Король был очень смущен.
— Послушай, Эспен, нельзя ли придумать какое-нибудь другое условие?
— Нет, ни на что другое я не согласен, — сказал Эспен и лениво зевнул.
— Ну, а можно мне поцеловать лошадь через шелковый платок?
— Через платок? — Эспен задумался. — А он королевский?
— Ну конечно, королевский. Он — мой, а я король, значит, платок королевский.
— Ладно, на это я согласен. Целуйте через платок.
И вот — вы только представьте себе! — король подошел к лошади, накрыл ей морду своим королевским платком и звонко чмокнул лошадь три раза.
После этого он отсчитал Эспену тысячу талеров, взял дудочку, положил ее в кошелек, кошелек положил в карман, а карман застегнул на пуговицу. И не на какую-нибудь, а на королевскую, потому что у короля даже пуговицы королевские.
Вернувшись в замок, король позвал королеву, принцессу и фрейлину, расстегнул карман, вынул оттуда кошелек, раскрыл его — и что же вы думаете? — дудочки в нем как не бывало.
Это было уж слишком!
Король так рассердился, что решил немедленно казнить Эспена.
Королева была совершенно согласна с королем, а это случалось не так уж часто.
И вот, когда вечером Эспен привел стадо в замок, король сказал ему, что сегодня его казнят.
Эспен очень удивился.
— Это несправедливо, — сказал он. — Я исправно пас заячье стадо, и теперь вы должны не казнить меня, а отдать мне в жены свою дочь.
— Пустяки, — возразил король, — сказал казню — значит, казню. Я король — и мое королевское слово неизменно. Разве вот что: если ты сумеешь наговорить целую бочку лжи, да так, чтобы ложь через край потекла, — тогда я тебя, пожалуй, помилую.
— Ну, это проще простого! — сказал Эспен. — Прикажите только выкатить во двор бочку!
И он стал рассказывать обо всем, что с ним было, с самого начала: как он пошел наниматься в пастухи, как встретил на дороге старуху, которая прищемила себе нос, как он помог ей вытащить нос и в награду за это получил волшебную дудочку.
Все очень смеялись над небылицами, которые сочинял Эспен.
— И вот, — рассказывал Эспен, — пришла ко мне первая фрейлина королевского двора и стала просить эту дудочку. Ей так хотелось получить дудочку, что она даже согласилась прислуживать мне и сняла с меня сапоги — сперва левый, потом правый.
— Неправда! — закричала фрейлина. И все придворные закричали:
— Неправда!
— Ну, может быть, сперва правый, а потом левый! -сказал Эспен.
— Неправда! Неправда! Он все лжет! — кричала фрейлина, чуть не плача.
— Да ведь мне и велено говорить неправду, — сказал Эспен. — Целую бочку надо наполнить ложью!.. Слушайте-ка лучше, что было дальше. На другой день явилась ко мне принцесса. Чтобы получить волшебную дудочку, ей пришлось набить и раскурить мне трубку…
— Это ложь! Как ты смеешь! — закричала принцесса.
— Ну конечно, ложь, — сказал Эспен. — Правдой бочку не наполнишь, вот и приходится плести невесть что… А потом пришла ко мне сама королева…
— Кажется, бочка уже совсем полна, — сказала королева, с беспокойством поглядывая на Эспена.
— Э, нет, еще далеко не с верхом, — сказал король.
— Ну, раз не с верхом, надо еще врать, — сказал Эспен. — Пришла, значит, ко мне сама королева. Торговалась она и рядилась, словно на базаре, и все-таки пришлось ей выложить триста талеров и вычистить мне куртку.
Все придворные так и замерли, а Эспен как ни в чем не бывало спросил:
— Ну, как там — полна уже бочка?
— Полна, совсем полна, — поспешно сказал король.
— Нет, нет, еще не с верхом, — решительно сказала королева.
Эспен почесал в затылке.
— Что бы мне еще придумать? А, знаю! После всех пришел ко мне король. А как раз в это время на лугу паслась его белая лошадь…
— Стой! Стой! — закричал король. — Не видишь, что ли, — ложь через край бьет!..
Так и пришлось королю отдать принцессу за простого пастуха да в придачу еще подарить половину королевства, чтобы жил там Эспен, как ему вздумается, а на его королевскую половину и не заглядывал.

Содержание
Сакариас ТОПЕЛИУС. Кнут-музыкант
Петер Кристен АСБЬЁРНСЕН. Королевские зайцы