Книга: «Новогодние русские народные сказки» Иван Цыганков

В этой книге собраны русские народные сказки «Снегурочка», «Морозко», «Проказы старухи зимы», «Два Мороза» в пересказе А.Н. Толстого, Г.М. Науменко, Л.Н. Елисеевой, а также несколько сказок про «Морозко», одного из самых известных мифологических персонажей: «Как Морозко впросак попал», «Как Морозко пугало не узнал», «Как мужик Морозко обхитрил». Их хорошо читать детям зимними предновогодними вечерами. Книга проиллюстрирована художником Иваном Цыганковым.

Лиса и Волк
Жили себе дед да баба. Дед и говорит бабе:
— Ты, баба, пеки пироги, а я запрягу сани, поеду за рыбой.
Наловил дед рыбы полный воз. Едет домой и видит: лисичка свернулась калачиком, лежит на дороге.
Дед слез с воза, подошёл, а лисичка не ворохнётся, лежит как мёртвая.
— Вот славная находка! Будет моей старухе воротник на шубу.
Взял дед лису и положил на воз, а сам пошёл впереди.
А лисица улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза всё по рыбке да по рыбке, всё по рыбке да по рыбке. Повыбросила всю рыбу и сама потихоньку ушла.
Дед приехал домой и зовёт бабу:
— Ну, старуха, знатный воротник привёз тебе на шубу!
Подошла баба к возу: нет на возу ни воротника, ни рыбы.
И начала она старика ругать:
— Ах ты такой-сякой, ещё вздумал меня обманывать!
Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мёртвая. Погоревал, погоревал, да что ты будешь делать!
А лисица тем временем собрала на дороге всю рыбу в кучку, села и ест.
Приходит к ней волк:
— Здравствуй, кумушка, хлеб да соль.
— Я ем свой, а ты подальше стой.
— Дай мне рыбки.
— Налови сам да и ешь.
— Да я не умею.
— Эка, ведь я же наловила. Ты, куманёк, ступай на реку, опусти хвост в прорубь, сиди да приговаривай: «Ловись, рыбка, и мала и велика! Ловись, рыбка, и мала и велика!» Так рыба тебя сама за хвост будет хватать. Как подольше посидишь, так больше наудишь.
Пошёл волк на реку, опустил хвост в прорубь, сидит и приговаривает:
— Ловись, рыбка, и мала и велика,
Ловись, рыбка, и мала и велика!
А лисица ходит около волка и приговаривает:
— Ясни, ясни на небе звёзды,
Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!
Волк спрашивает лису:
— Что ты, кума, всё говоришь?
— А я тебе помогаю, рыбку на хвост нагоняю.
А сама опять:
— Ясни, ясни на небе звёзды,
Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!
Сидел волк целую ночь у проруби. Хвост у него и приморозило. Под утро хотел подняться — не тут-то было. Он и думает: «Эка, сколько рыбы привалило — и не вытащить!»
В это время идёт баба с вёдрами за водой. Увидела волка и закричала:
— Волк, волк! Бейте его!
Волк туда-сюда — не может вытащить хвост. Баба бросила вёдра и давай его бить коромыслом. Била,
била — волк рвался, рвался, оторвал себе хвост и пустился наутёк.
«Хорошо же,— думает,— ужо я отплачу тебе, кума!»
А лисичка забралась в избу, где жила эта баба, наелась из квашни теста, голову себе тестом вымазала, выбежала на дорогу, упала и лежит стонет.
Волк ей навстречу:
— Так вот как ты учишь, кума, рыбу ловить! Смотри, меня всего исколотили…
Лиса ему и говорит:
— Эх, куманёк! У тебя хвоста нет, зато голова цела, а мне голову разбили, смотри — мозг выступил, насилу плетусь.
— И то правда,— говорит ей волк.— Где тебе, кума, идти, садись на меня, я тебя довезу.
Села лисица волку на спину. Он её и повёз. Вот лисица едет на волке и потихоньку поёт:
— Битый небитого везёт,
Битый небитого везёт!
— Ты чего, кума, всё говоришь?
— Я, куманёк, твою боль заговариваю. И сама опять:
— Битый небитого везёт!
Битый небитого везёт!

Проказы старухи зимы
Разозлилася старуха зима: задумала она всякое дыхание со света сжить. Прежде всего стала она до птиц добираться: надоели ей они своим криком и писком.
Подула зима холодом, посорвала листья с лесов и дубрав и разметала их по дорогам. Некуда птицам деваться: стали они стайками собираться, думушку думать. Собрались, покричали и полетели за высокие горы, за синие моря, в тёплые страны. Остался воробей, и тот под стреху забился.
Видит зима, что птиц ей не догнать: накинулась на зверей. Запорошила снегом поле, завалила сугробами леса; одела деревья ледяной корой и посылает мороз за морозом. Идут морозы один другого злее, с ёлки на ёлку перепрыгивают, зверей пугают. Не испугалися звери: у одних шубы тёплые, другие в глубокие норы запрятались; белка в дупле орешки грызёт; медведь в берлоге лапу сосёт; заинька прыгаючи греется; а лошадки,
коровки, овечки давным-давно в тёплых хлевах готовое сено жуют, тёплое пойло пьют.
Пуще злится зима — до рыб она добирается; посылает мороз за морозом, один другого лютее. Морозцы бойко бегут, молоточками громко постукивают: без клиньев, без подклинков по озёрам, по рекам мосты строят. Замёрзли реки и озёра, а только сверху; а рыба вся вглубь ушла; под ледяной кровлей ей ещё теплее.
«Ну постой же, —думает зима, — дойму я людей»,— и шлёт мороз за морозом, один другого злее. Заволокли морозы узорами оконницы в окнах; стучат и в стены, и в двери, так, что брёвна лопаются. А люди затопили печки, пекут себе блины горячие да над зимой подсмеиваются. Случится кому за дровами в лес ехать, наденет он тулуп, валенки, рукавицы тёплые, да как примется топором махать, даже пот прошибёт. По дорогам, будто зиме на смех, обозы потянулись; от лошадей
пар валит; извозчики ногами потапывают, рукавицами похлопывают, плечами передёргивают, морозцы похваливают.
Обиднее всего показалось зиме, что даже малые ребятишки — и те её не боятся! Катаются себе на коньках да на санках, в снежки играют, мороз кличут: «Приди-ка подсобить!» Щипнёт зима со злости одного мальчугана за ухо, другого за нос, те даже побелеют; а мальчик схватит снега, давай тереть,— и разгорится у него лицо как огонь.
Видит зима, что ничем ей не взять: заплакала со злости. Со стрех зимние слёзы закапали… видно, весна недалёко!

Морозко
Живало-бывало — жил дед да с другой женой. У деда была дочка, и у бабы была дочка.
Все знают, как за мачехой жить: перевернёшься — бита и недовернёшься — бита. А родная дочь что ни сделает — за всё гладят по головке: умница.
Падчерица и скотину поила-кормила, дрова и воду в избу носила, печь топила, избу мела — ещё до свету… Ничем старухе не угодишь — всё не так, всё худо. Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится — не скоро уймётся. Вот мачеха и придумала падчерицу со свету сжить.
— Вези, вези её, старик, — говорит мужу,—куда хочешь, чтобы мои глаза её не видали! Вези её в лес, на трескучий мороз.
Старик затужил, заплакал, однако делать нечего, бабы не переспоришь. Запряг лошадь:
— Садись, мила дочь, в сани.
Повёз бездомную в лес, свалил в сугроб под большую ель и уехал. Девушка сидит под елью, дрожит, озноб её пробирает. Вдруг слышит — невдалеке Морозко по ёлкам потрескивает, с ёлки на ёлку доскакивает, пощёлкивает. Очутился на той ели, под которой девица сидит, и сверху её спрашивает:
— Тепло ли тебе, девица?
— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощёлкивает:
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
Она чуть дух переводит:
— Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
Морозко ещё ниже спустился, пуще затрещал,
сильнее защёлкал:
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:
— Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился над девицей, окутал её тёплыми шубами, отогрел пуховыми одеялами.
А мачеха по ней уж поминки справляет, печёт блины и кричит мужу:
— Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
Поехал старик в лес, доезжает до того места —
под большой елью сидит его дочь, весёлая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте, в серебре, и около — короб с богатыми подарками. Старик обрадовался, положил добро в сани, посадил дочь, повёз домой.
А дома старуха печёт блины, а собачка под столом:
— Тяф-тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
Старуха бросит ей блин:
— Не так тявкаешь! Говори: «Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут…»
Собака съест блин и опять:
— Тяф-тяф! Старикову дочь в злате, в серебре ведут, а старухину замуж не берут.
Старуха блины ей кидала и била её, а собачка — всё своё… Вдруг заскрипели ворота, отворилась
дверь, в избу идёт падчерица — в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжёлый. Старуха глянула — и руки врозь…
— Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес да посади на то же место…
Старик посадил старухину дочь в сани, повёз её в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.
Старухина дочь сидит, зубами стучит. А Морозко по лесу потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает, пощёлкивает, на старухину дочь поглядывает:
— Тепло ли тебе, девица?
А она ему:
— Ой, студёно! Не скрипи, не трещи, Морозко…
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощёлкивать:
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
— Ой, руки, ноги отмёрзли! Уйди, Морозко…
Ещё ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защёлкал:
— Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
— Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!
Рассердился Морозко да так хватил, что старухина дочь окостенела.
Чуть свет старуха посылает мужа:
— Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези её в злате-серебре…
Старик уехал. А собачка под столом:
— Тяф-тяф! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут.
Старуха кинула ей пирог:
— Не так тявкаешь! Скажи: «Старухину дочь в злате-серебре везут…»
А собачка всё своё:
— Тяф-тяф! Старухиной дочери в мешке косточки везут…
Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.

Как Морозко впросак попал
Идёт Морозко по улице. Из одного рукава снег потряхивает, из другого — холод-стужу напускает. Видит, в одном доме не тянется дым из печной трубы. Заглянул в окно. На холодной печке старик и старуха в тулупах, в валенках сидят.
Обрадовался Морозко. В щель под порогом в дом пробрался. И разгулялся. По комнатам принялся ходить да воздух вымораживать, старика и старуху познабливать, за уши драть, за носы щипать, в валенки им снег натрясать, за ворот стужу надувать.
Старик и старуха прозябли, сидят, зубами стучат, руками сучат. Кочерга у печки стоит и говорит:
— Морозко, Морозко, берегись! На пол повалю!
А Морозко ей:
— Заморо-ожу-у!
Самовар на столе стоит и говорит:
— Морозко, Морозко, берегись! Кипятком обварю!
А Морозко ему:
— Заморо-ожу-у!
Горшок с кашей говорит:
— Морозко, Морозко, берегись! Глаза залеплю!
А Морозко:
— Заморо-ожу-у!
Молодая хозяйка в дом пришла. Кочергой в печке угли разгребла, дрова разожгла, горшок с кашей на огне подогрела, самовар приготовила. От печки теплом повеяло, жар по углам пошёл. Старик и старуха отогрелись.
Морозко от тепла вспотел, от жара угорел. По дому заметался. На кочергу наступил — пятку обжёг; упал да брюхом на самовар попал — кипятком обварился; опрокинул горшок — каша ему глаза залепила.
Выскочил Морозко за порог, прыгнул в сугроб, отлежался в снегу и своей дорогой пошёл.

Как Морозко пугало не узнал
Идёт Морозко по лесам, по полям. Дыханием своим стужу напускает. Усами пошевеливает — иней да порошу натрясает, снежные сугробы наметает, ледяную корку на реках куёт. Птицы от него подальше в глухую чащу улетают, звери от ледяной стужи убегают, прячутся, в норах отогреваются.
Морозко думает: «Пожалуй, посильней я дедушки Мороза. Такого холода напускаю, что никто передо мной устоять не может».
Решил Морозко в селение пойти, свою силу на людях испытать. Пробирается задворками, поёт:
Снежок, лети, Позёмка, мети, Вьюга, гуди На моём пути! Стужа, ступай, Везде побывай, Путников щипай И не отпускай!
Пробирается Морозко в селение. Видит, стоит человек. На нём шляпа набекрень, с заплатами сюртук. Руки в разные стороны вытянул. Дорогу не уступает. Разозлился Морозко. Решил его заморозить. Принялся на него дышать, холод-стужу напускать, инеем-порошей покрывать. А тому хоть бы что, стоит себе и убегать не собирается. Морозко закружил вокруг него, ещё больше холод напускает, снегом засыпает, ледяное крошево бросает. А тот с места не сойдёт. Ничего Морозко не может с ним сделать. Не заморозил. Затею эту бросил. Отступил от него. Ушёл в другое место, оставил огородное пугало.
Решил Морозко больше не искушать судьбу, не испытывать свою силу ни на ком. Думает: «Всё-та-ки дедушка Мороз посильнее меня будет».

Как мужик Морозко обхитрил
По лесу ходит Морозко. Свои владения оглядывает, снеговые намёты, сугробы наваливает, холод-стужу напускает. Увидел Морозко молодую да красивую ёлку. Снял с неё снеговую шапчонку, причесал иголки. Надумал ёлку к новогоднему дню нарядить. Серебряным инеем и порошей её запорошил, снеговые жемчужные бусы нацепил, на ветки ледяные колокольчики навесил и ушёл в другое место вьюжить, холодить.
Пришёл мужик в лес за дровами. Увидел на опушке красивую наряженную ёлку. И думает: «Возьму-ка ёлку детям на Новый год. Будет им хороший подарок в срок». Срубил её мужик и понёс домой.
Морозко слышит, как ледяные колокольчики зазвенели, иней и пороша полетели. Пришёл на опушку, а наряженной ёлки там нет. Пурга замела следы. Разозлился Морозко. Поднял голову и спрашивает снежинок:
— Сестрички, вы высоко летите, поднимите беленькие реснички! Поглядите, кто мою ёлку взял.
Отвечают ему снежинки:
— Мы высоко летим, далеко глядим: мужик твою ёлку взял.
Морозко сел в ледяные сани. Покатили они по снегу сами. Приехал в поле. Увидал тётку Позёмку и спрашивает:
— Уж ты тётушка Позёмушка! Ты быстро по снегу пробегаешь, везде бываешь, всё знаешь. Не видала ли, куда унёс мужик мою ёлку?
Отвечает ему тётка Позёмка:
— Мужик ёлку в селение принёс, на свой двор понёс.
Мужик пришёл на свой двор. Открыл дверь в дом. Только занёс ёлку в сени и не успел закрыть двери — налетели Вьюга с Метелью. Закружились вокруг мужика. Запорошили снегом ему глаза. Помутилось у него в голове. Очнулся он в поле, сидит на замёрзшей кочке, а кругом снег — и ни-
кого нет! Вдруг пришли Снеговики, заковали мужика в ледяные кандалы. В дремучий лес потащили. На опушку приводили.
Морозко сидит на белом сугробе, как на троне. Его седая борода на опушку легла. Грозным голосом спрашивает:
— Мужик, во что тебя превратить: в снежный ком или в льдинку? Ты зачем унёс из леса мою наряженную ёлку?
Мужик от страха дрожит, зубами стучит. Отвечает:
— Взял ёлку на Новый год. Думал, что Морозко её детям на праздник принёс.
— А почему меня на праздник в гости не позвал?
Мужик думает, как бы ему выкрутиться, и Мо-розко не обидеть, и себя спасти. Придумал, что сказать:
— Я бы рад пригласить, да у меня в доме старик Огневик гостит. В печурке сидит, жаром дышит, аж потолочины скрипят, половицы трещат, от тепла окна запотели. Мы уж его гнать из дома хотели, да не сумели. Не уходит он, говорит: на улице холода, стужи боится, снеговой пурги страшится.
— Ну, мне нельзя со стариком Огневиком встречаться,— говорит Морозко.— Он мне бороду спалит, белый кафтан прожжёт, повредит.
Морозко отпустил мужика, в льдинку не превратил, не заморозил. Пошёл мужик из леса протоптанной тропой к себе домой.

Снегурочка
Жили-были муж да жена: Иван да Марья. Прожили они жизнь дружно, любили друг друга. И всё бы хорошо, да вот беда: уж состарились, а детей всё нет.
Наступила зима. Много снега за ночь выпало. Со всех дворов выбежали на улицу ребятишки. На салазках катаются, в снежки играют, а потом взялись бабу снежную лепить.
Иван с Марьей у окошка сидели, на чужих ребят глядели. Вздыхала Марья, а Иван вдруг и говорит: — Пойдём-ка, Марьюшка, слепим и мы бабу из снега. Экий день-то выдался славный!
— Пойдём, только давай не бабу, а дитя малое из снега вылепим — доченьку!
Вот и стали они на огороде куклу из снега лепить. Слепили туловище, ножки, ручки приладили, головку приставили. Вылепил Иван носик, стал ямки вместо глаз делать. Выглянуло вдруг из-за облаков солнышко, и заискрился у Ивана под руками снег — будто глазки глянули. А как вылепил он губки — зарозовели они и улыбнулись. Пошевелила кукла плечиками, будто вздрогнула, ручками, ножками задвигала…
— Иван! — вскрикнула Марья.— Доченька-то ожила!
Схватила она снежную куклу и бросилась с ней
в избу, а сама всё приговаривает:
— Доченька моя желанная! Снегурочка!
Вот и стала у них дочка Снегурочка расти не по дням, а по часам. За зиму уж совсем большой девочкой стала. И что ни день, она всё краше становится. Глаза голубые, коса русая ниже пояса спускается, лицо белое-белое, только губки алые. И всё-то она улыбается. Такая ласковая, приветливая да смышлёная, что со всего села стали девушки сбегаться в избу к Ивану да Марье. Научили они Снегурочку и шить, и вязать, и вышивать. А сколько песен она от них переняла! Голосок звонкий, чистый, запоёт — заслушаешься. Иван и Марья души не чаяли в доченьке.
Прошла зима. Стало пригревать весеннее солнышко. Все весне рады, а Снегурочка запечалилась. Всё тише, всё грустнее она день ото дня становилась. Иван да Марья уж не раз спрашивали её:
— Что с тобой, доченька? Уж не больна ли ты?
— Ничего, батюшка. Ничего, матушка. Здорова я.
А сама от горячего солнышка прячется. Уйдёт
к студёному ручью в тень под ивы, здесь порой даже песню запоёт. Радовалась, когда набегут на небо тёмные тучи. Раз надвинулась тяжёлая чёрная туча, посыпался град. Снегурочка обрадовалась ему, точно братцу родному. А как выглянуло жаркое солнышко и начал град таять — заплакала она, да так-то горько… А ведь прежде никто у неё слёз не видывал.
Пришли летние деньки. Стали вечера долгие, светлые. Раз вечером собрались девушки в берёзовую рощу песни петь, хороводы водить. Прибежали они звать Снегурочку. Не хотелось ей идти. И Марье не хотелось её отпускать, да подумала она: «Может, развеселится доченька!»
— Пойди, дитятко, — сказала она Снегурочке,— погуляй с подружками. А вы, милые, поберегите доченьку. Не обидьте её.
Подхватили девушки Снегурочку под руки, побежали с песнями к роще. Пока вечерняя зорька горела на небе, девушки водили хороводы, потом цветы рвали, венки плели. А как стало темнеть, набрали хвороста, разожгли костёр, вздумали через него прыгать.
В стороне стояла Снегурочка, да подбежали к ней девушки, затормошили, заласкали её… Пошла она с ними. Прыгают девушки через огонь, смеются, перекликаются… Только вдруг позади не то стон, не то вздох раздался: «А-а-а-а…»
Оглянулись — нет никого. Боязно им чего-то стало. Смотрят в испуге друг на друга, да спохватились: — Девоньки! А где же Снегурочка?
Бросились девушки искать Снегурочку. По всей рощице разбрелись, аукаются, зовут Снегурочку, ищут, а найти не могут. Да и как было найти её?! Как только приблизилась Снегурочка к костру — охватило её жаром и потянуло вверх. Тут-то и застонала она. А потом поднялся над костром лёгкий парок, свился в тонкое облачко, и понёс его ветер прочь за леса, за моря…
Искали Снегурочку и на другой день, и на третий… А уж как горевали-то о своей доченьке Иван с Марьей!… Всё по роще ходили, всё кликали: «Ау! Ау! Снегурочка! Ау! Ау! Голубушка!»
Говорят, они и до сих пор вместе всё бродят по лесам да по перелескам, ищут Снегурочку.
Пойдёшь в лес, посмотри: не встретишь ли Ивана да Марью? На Марье жёлтый платок, а Иван в лиловой рубашке. Они всегда вместе, не расстаются.

Два Мороза
Гуляли по чистому полю два Мороза, два родных брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали. Говорит один Мороз другому: — Братец Мороз — Багровый нос! Как бы нам позабавиться — людей поморозить?
Отвечает ему другой:
— Братец Мороз — Синий нос! Коль людей морозить — не по чистому нам полю гулять. Поле всё снегом занесло, все проезжие дороги замело; никто не пройдёт, не проедет. Побежим-ка лучше к чистому бору! Там хоть и меньше простору, да зато забавы будет больше. Всё нет-нет да кто-нибудь и встретится по дороге.
Сказано — сделано. Побежали два Мороза, два родных брата, в чистый бор. Бегут, дорогой тешатся: с ноги на ногу попрыгивают, по ёлкам, по сосенкам
пощёлкивают. Старый ельник трещит, молодой сосняк поскрипывает. По рыхлому ль снегу пробегут — кора ледяная, былинка ль из-под снегу выглядывает — дунут, словно бисером её всю унижут.
Послышали они с одной стороны колокольчик, а с другой бубенчик: с колокольчиком барин едет, с бубенчиком — мужичок.
Стали Морозы судить да рядить, кому за кем бежать, кому кого морозить.
Мороз — Синий нос, как был моложе, говорит:
— Мне бы лучше за мужичком погнаться. Его скорее дойму: полушубок старый, заплатанный, шапка вся в дырах, на ногах, кроме лаптишек, ничего. Он же, никак, дрова рубить едет… А уж ты, братец, как посильнее меня, за барином беги. Видишь, на нём шуба медвежья, шапка лисья, сапоги волчьи. Где уж мне с ним! Не совладаю.
Мороз — Багровый нос только подсмеивается.
— Молод ещё ты,— говорит, — братец!… Ну, да уж быть по-твоему. Беги за мужичком, а я побегу за барином. Как сойдёмся под вечер, узнаем, кому была легка работа, кому тяжела. Прощай покамест!
— Прощай, братец!
Свистнули, щёлкнули, побежали.
Только солнышко закатилось, сошлись они опять на чистом поле. Спрашивают друг друга:
— Что?
— То-то, я думаю, намаялся ты, братец, с бари-ном-то, — говорит младший,—а толку, глядишь, не вышло никакого. Где его было пронять!
Старший посмеивается себе.
— Эх, — говорит, — братец Мороз — Синий нос, молод ты и прост. Я его так уважил, что он час будет греться — не отогреется.
— А как же шуба-то, да шапка-то, да сапоги-то?
— Не помогли. Забрался я к нему и в шубу, и в шапку, и в сапоги да как зачал знобить!… Онто ёжится, он-то жмётся да кутается; думает: дайка я ни одним суставом не шевельнусь, авось меня тут мороз не одолеет. Ан не тут-то было! Мне-то это и с руки. Как принялся я за него — чуть живого в городе из повозки выпустил. Ну, а ты что со своим мужичком сделал?
— Эх, братец Мороз — Багровый нос! Плохую ты со мною шутку сшутил, что вовремя не образумил. Думал — заморожу мужика, а вышло — он же обломал мне бока.
— Как так?
— Да вот как. Ехал он, сам ты видел, дрова рубить. Дорогой начал было я его пронимать: только он всё не робеет — ещё ругается: такой, говорит, сякой этот мороз! Совсем даже обидно стало; принялся я его пуще щипать да колоть. Только ненадолго была мне эта забава. Приехал он на место, вылез из саней, принялся за топор. Я-то думаю: «Тут мне сломить его». Забрался к нему под полушубок, давай его язвить. А он-то топором машет, только щепки кругом летят. Стал даже пот его прошибать. Вижу: плохо — не усидеть мне под полушубком. Под конец инда пар от него повалил.
Я прочь поскорее. Думаю: «Как быть?» А мужик всё работает да работает. Чем бы зябнуть, а ему жарко стало. Гляжу — скидает с себя полушубок. Обрадовался я. «Погоди ж,— говорю,— вот я тебе покажу себя». Полушубок весь мокрёхонек. Я в него — забрался везде, заморозил так, что он стал лубок лубком. Надевай-ка теперь, попробуй! Как покончил мужик своё дело да подошёл к полушубку, у меня и сердце взыграло: то-то потешусь! Посмотрел мужик и принялся меня ругать — все слова перебрал, что нет их хуже. «Ругайся!—думаю я себе,— ругайся! А меня всё не выживешь!» Так он бранью не удовольствовался. Выбрал полено подлиннее да по-сучковатее да как примется по полушубку бить! По полушубку бьёт, а меня всё ругает. Мне бы бежать поскорее, да уж больно я в шерсти-то завяз — выбраться не могу. А он-то колотит, он-то колотит! Насилу я ушёл. Думал, костей не соберу. До сих пор бока ноют. Закаялся я мужиков морозить.
— То-то!

СОДЕРЖАНИЕ

ЛИСА И ВОЛК
В пересказе А.Н. Толстого

ПРОКАЗЫ СТАРУХИ ЗИМЫ
В обработке К.Д. Ушинского

МОРОЗКО
В пересказе А.Н. Толстого

КАК МОРОЗКО ВПРОСАК ПОПАЛ
В пересказе Г. Науменко

КАК МОРОЗКО ПУГАЛО НЕ УЗНАЛ
В пересказе Г. Науменко

КАК МУЖИК МОРОЗКО ОБХИТРИЛ
В пересказе Г. Науменко

СНЕГУРОЧКА
В пересказе Л. Елисеевой

ДВА МОРОЗА
В обработке М. И. Михайлова